Я приемлю все, — все без изъятия, — страницы русской истории, сколь бы мрачными они порой нам ни казались, ни от одной из них не отрекаюсь. Российская стихия, российский мир умнее меня. Нет у меня ей укора, есть только стыд, что я когда-то дерзал считать ее толстозадой дурехою.