Дмитрий Карельский

Я знаю, что я бессмертен, я знаю, моя орбита не может быть измерена циркулем плотника.

Боль жгучей сияющей белизной наполняла тело Лукаса и разливалась в воздухе вокруг него.

Боль начиналась в руке и наполняла его тело, как очаг наполняет комнату теплом и светом.

далеко перешел рубеж, за которым уже не говорят и не плачут. Боль укоренилась в нем, как книга или как фабрика. Он всю жизнь провел в этой комнате в ожидании.

Они горели своей собственной болью, она наполняла их, делала красивыми и странно фосфоресцирующими.

Мы теперь другие. Мы были усталыми и обманутыми, мы жили в крохотных комнатушках, тайком ели сладости, но теперь мы лучезарны и блистательны. Мы уже не отдельные кто-то. Мы — часть чего-то более громадного и изумительного, чем то, что могут вообразить живые».

Теперь-то она понимала, что он коллекционировал эпизоды своего прошлого и что в один прекрасный день он достигнет настоящего, женится на умной, красивой белой женщине, своей ровеснице или чуть моложе, станет воспитывать детей, то и дело оглядываясь на собственную юность, когда, вместо того чтобы платить за школу, он покупал предметы искусства и антиквариат, когда ходил в клубы и рестораны, известные лишь ограниченному кругу, когда встречался с танцовщицей из труппы Марка Морриса,

а потом с художницей, чьи инсталляции выставлялись на бьеннале, а после нее, совсем недолго, с черной женщиной старше его годами, которая работала полицейским психологом и имела какое-то касательство к тем самым террористическим актам, которая разговаривала по телефону с настоящими террористами.
Так уж он запрограммирован. Способ

В этом неторопливом и скудном мире он был норовистым, упрямым и яростным.

Она была ликующей, исполненной такой беззастенчивой, такой неистовой безоглядности, которая даже напоминала радость.