Жан-Пьер Дюпюи

Мир, в котором начинается апокалипсис, причем по нашей вине, тотчас предстает… раем, населенным беззлобными убийцами и благодушными жертвами. Никаких следов злобы, одни руины

Насилие, материализованное в священном, питается «дарами» обычного насилия. Насилие способно самоэкстериоризироваться в символические и структурные формы — обряды, мифы, системы запретов и предписаний, которые его регулируют и локализуют в двояком смысле слова: мешают ему расширяться и сами из него состоят.

Необдуманный бег в пропасть — типичная автотрансцендентная форма. Все участвуют в ее поддержании, но каждый оценивает ее как сугубо внешнее начало, как императив, от которого невозможно уклониться.

Итак, у нас есть три категории жертв: жертвы природных катастроф, жертвы насильственного уничтожения и жертвы священные, которым соответствуют три типа порядка — естественный, насильственный и сакральный

Ясперс исходит из того, что бомба — средство осуществления цели, а жертвы — неизбежная цена сохранения свободы. Андерс же спрашивает, как можно рассматривать применение бомбы в качестве акта жертвоприношения, если единственное божество, или оставшаяся нам трансцендентная сущность, — это сама бомба?

, кто верит, что человечество вновь, как и прежде, сумеет найти в науке и технике решение проблем, наукой и техникой порожденных, не верит в реальность будущего. В такой концепции это будущее делаем мы, и значит, оно такое же индетерминированное

Отрыв будущего от действительности понимается просвещенным катастрофизмом как главная метафизическая препона. Ведь если будущее нереально, то грядущая катастрофа — тем более. Веря, что ее можно избежать, мы не верим, что она нам угрожает. Именно этот круг пытается разорвать метод просвещенного катастрофизма.

Обосновав и строго определив принципы справедливости, которые должны управлять базовыми институтами демократического общества, Ролз вынужден сделать вывод, что к справедливости в отношениях поколений они неприменимы. Предложенный ответ расплывчат и безоснователен. Причина всех сложностей — в необратимости времени. Теория справедливости, опирающаяся на договор, воплощает идеал обоюдности. Вместе с тем между разными поколениями такая обоюдность невозможна. Более позднее поколение получает что-то от предыдущего, но ничего не может дать взамен. Впрочем, хуже другое. Линейная перспектива времени, которой придерживается Запад, перспектива прогресса, унаследованная от просветителей, предполагает, что следующие поколения будут счастливее и мудрее предыдущих. А теория справедливости воплощает фундаментальный нравственный инстинкт, побуждающий нас отдавать приоритет тем, кто слабее. Отсюда неразрешимое противоречие: предшествующим поколениям достается меньше, притом что только они способны делиться с остальными!

я сформулировал философскую позицию, которая помогала бы нам защищаться от самих себя, и назвал ее просвещенным катастрофизмом [14]. В

мой подход совсем иной: заблуждение в вопросе о том, что нам угрожает, упор на недостаток знания, — хотя все дело в нашем неумении верить в данность вещей, — делают принцип осторожности плохим оружием в борьбе за выживание