Роберт Чарльз Уилсон

Гилфорд знал, что такое наука. Это всего лишь любопытство – помноженное на самоотверженность и подкрепленное дисциплиной.

В этом и заключался парадокс Новой Европы. Ищешь чудеса – найдешь историю; ищешь историю – со всего размаху влетишь в чудо.

мир, в котором мы с тобой обитаем, на самом деле не более чем долговременная иллюзия, заключенная внутри машины, находящейся в конце времен.

— А сейчас тебе не одиноко?
— Мне всегда одиноко.

Те, кто помоложе, спрашивают: как ты сохранял самообладание? Почему не вспыхнула всеобщая паника? Почему не было ни бунтов, ни грабежей? Почему ваше поколение смолчало? Почему вы безропотно смирились с этим ужасом, получившим название Спин?
Иной раз я отвечаю: «Ну как же. Не обошлось без трагедий».
Иной раз говорю: «Просто мы не поняли, что произошло. А если бы и поняли, что тут поделаешь?»
А иной раз пересказываю притчу о лягушке. Брось лягушку в кипяток, и она выпрыгнет. Брось ее в кастрюлю с приятной теплой водой, добавляй огня потихоньку, и лягушка сварится, так и не сообразив, что с ней случилось.

Вокруг полно людей, обиженных на весь мир, но лишь те из них, кто утратил веру в будущее, способны прийти на работу с автоматом и списком приговоренных. Гипотетики, желали они того или нет, создали благоприятную среду для развития терминальной стадии отчаяния

Когда до человека доходит, насколько необъятна Вселенная и насколько ничтожна человеческая жизнь, сердце его испускает вопль. Иногда это вопль радости, как в случае с Джейсоном. Этого я в нем никогда не понимала. У него был дар восхищения