Тове Дитлевсен

Она потрясла пальцами, чтобы лак поскорее высох. Через распахнутую стеклянную дверь было видно, как Гитте двигается вдоль полок в ее кабинете. Каждый день та обнюхивала книги, точь-в-точь как собака обнюхивает деревья или камни в поисках запаха, который заставит ее задрать лапу. С безошибочным инстинктивным чутьем и изысканной ловкостью она высасывала соки и сплевывала ошкурки. Рильке, Пруст, Джойс, Вирджиния Вулф — все принадлежали ей, и она не намеревалась

В действительности мы уже давно терзали друг друга, как и многие другие: для влюбленности слишком знакомы, для взаимного наслаждения — знакомы недостаточно

— С чего это мне болеть! Ничего у меня не болит. А вот лежишь да смерти ждешь. Болеть — да я и дня за всю жизнь не баливал. А что люди хворобой зовут, так то все больше лень одна да притворство. И то сказать, Кьель, обленился нынче народ. Им бы спать до полудня, а с полудня до вечера. Когда мы с тобой молодые были, так все иначе велось.

— Твоя правда, — буркнул Кьель голосом, прозвучавшим так, точно он шел из колодца. — И не поймешь, как они себя прокормить ухитряются.