Иван Толстой

Маяковский, между прочим, спросил меня, когда же наконец я вернусь в Москву. Я ответил, что я об этом больше не думаю, так как хочу остаться художником. Маяковский хлопнул меня по плечу и, сразу помрачнев, произнес охрипшим голосом:

– А я – возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом.

Маяковский разрыдался и прошептал едва слышно:

– Теперь я… чиновник…

Лермонтовская бабушка была, как известно, в девичестве Столыпиной.

Аркадий Петрович, что вы помните о Февральской революции?

Вначале никто ничего как следует не понимал. Мы как спектакль смотрели из окон нашего дома на солдат, которые шли к Думе

Через некоторое время после революции у нас начались едва ли не ежевечерние обыски. Приходили какие-то солдаты, которые сами не знали, что они ищут, задавали всякие бестолковые вопросы. Казалось, им просто было любопытно погулять по дому, посмотреть, что в нем происходит.

Я отчетливо помню, что мы в тот момент не думали ни о какой революции, а все происходящее казалось нам простым ярмарочным беспорядком.

Первое воспоминание о Февральской революции: как магазины стали вдруг пустыми, в один день пропали все продукты. Остались одни огурцы.

Под руководством Керенского-сына спроектирован и построен знаменитый мост через Босфор, соединивший Европу с Азией.

Милюков в своей речи несколько раз повторил: «Это глупость или измена?» и, не называя императрицу Александру Федоровну, сказал: «Россией правит пышно титулованная истеричка».

«Радуйтесь, ребята, произошло счастливое событие – убили Распутина, который так вредил России, Государю, русской армии. Теперь все пойдет хорошо!» Ответом было гробовое молчание, и один из солдат сказал: «Да, один мужик дошел до царя, так и того господа убили».