Александр Горбачев

Это ведь только кажется, что между “Алисой” и группой “Пилот”, между Грушинским фестивалем и Петром Наличем, между Цоем и Noize МС ничего не было – на деле по петербургским улицам в 90-х бродили особенные пророки, изгибы гитары обнимали особенные руки, чеканили слова особенные поэты.

Веня Дркин сумел увязать советский хипповый рок с его народными корнями – и очистить его от наносного пафоса; в некотором смысле песни Дркина представляли собой перпендикуляр к тому, чем занялось в начале 2000-х поколение “Нашего радио” (которое, напротив, сохранило пафос, а корни искало в западном звуке).

Собственно говоря, и важнейшая характеристика этого поколения заключалось в том, что оно играло не против правил (как предыдущее поколение, советское) и не по правилам, пусть даже ими самими созданным (как последующее поколение, поколение Лагутенко, Земфиры и “Нашего радио”), но без правил вовсе, в самом буквальном смысле как бог на душу положит.

уж сложилось, что нынешние 20-летние гораздо лучше представляют себе то, что творилось в условном 94-м в нью-йоркских клубах, чем то, что было в Москве и Петербурге.

В России свободы нет, но на самом деле внутренняя бытовая свобода всегда была больше, чем в Европе. То есть свободы у нас у нас меньше, а независимости больше.

Распад СССР мы переживали как трагедию. Ну, мы-то были коммунистами. По убеждениям. Жалко было не рухнувший строй, а страну. Я в ней вырос, я в ней жил. Я родом из детства, я его очень люблю и не собираюсь предавать.

Как-то мы сидели с Усовым, его подружкой Аней Берштейн, которая потом в Америку уехала, и с Костей Мишиным, и когда она сказала что-то в духе “мне фильмы Бертолуччи нравятся, а Годара – нет”, она тут же от Усова прямо через стол получила в табло.

Борис Белокуров (Усов)
В нулевые резко сократился круг общения. В 90-е в летний вечер меньше двадцати человек у меня в комнате не сидело. А потом все повзрослели. Все стали при делах. “Повзрослели” – это ругательство. “Выросли” – наоборот. А “повзрослели” – значит, просто у них мозг скукожился, стал старческим и многое не воспринимает уже. Я вот воспринимаю. Услышу что-то новое – сижу, слушаю и радуюсь.

Александр Литвинов случайно переименовал себя в Веню Дркина

Это книга о смерти – об агонии страны, осознавшей всю мнимость и хрупкость своего былого величия, и о том, как распад социально-исторической сущности приводил к распаду личности.