Он ушел. Спустился вниз, вышел из больницы; в конце Джон-стрит вскочил в автобус, шедший к Бэттерси-Бридж, и, сидя в автобусе, углубился в свои мысли. Несмотря на все, что Дженни сделала с ним и с самой собой, его радовало ее спасение. Он никогда не мог совершенно отвернуться от Дженни, она всегда легкой тенью лежала у него на сердце. Все эти годы разлуки она смутно жила в его мыслях, он никогда ее не забывал. И теперь, когда он снова нашел ее и было ясно, что прошлое умерло, в нем все же упорно говорило чувство связанности с нею и какой-то вины. Он прекрасно видел, что Дженни — дрянная, пошлая, пустая бабенка, знал, что она была уличной женщиной. Она должна была бы, естественно, вызывать в нем отвращение и ужас. Но он не мог так отнестись к ней. Странно: ему вспоминалось лишь все то, что в Дженни было хорошего, — минуты ее бескорыстия, ее добрые порывы, ее щедрость, а особенно медовый месяц в Каллеркотсе и настояния Дженни, чтобы он на ее деньги купил себе костюм.