Кристин Хэнкок

— Супротив кого руку поднял? — кричит он и идет на него. Огромный, страшный. — Божий человек перед тобой!

— Go to hell, — тихо говорит Райнер и яростно рвет на себя спусковой крючок.

«Златоглавая Россия вошла в кровавый 1916 год. До развергшейся пропасти оставалось несколько солнечных дней. Наша бедная Родина была похожа на желтое поле одуванчиков: золотая, яркая, бескрайняя… но Цветы облетали белыми невесомыми зонтиками, оставляя лысые беспомощные головы, которым было суждено встретить русскую зиму, и быть заживо погребёнными под белым саваном снега. Прежняя немытая Россия с ее голубыми мундирами растворялась в одуванчиковом поле…»

Смерть в ней пугает, но и безудержно влечёт.

Лолита — гимн любви и искренности.

Лолита — это когда нельзя, но очень хочется…

В любви все зависит только от женщины. Даже если она нимфетка, невинное дитя или ребёнок дьявола, пробуждающий зверя.

— А кто? — он сбит с толку, но эта растерянность делает его таким милым.

— Вы полюбите меня, и я стану вашей женой, и все будут завидовать вам, — произносит она совершенно серьезно. — Слышите, Освальд? Так и будет.

«Лолита» — это блаженство запретного рая, небеса которого горят адским пламенем.

«Лолита» — это блаженство запретного рая, небеса которого горят адским пламенем.

В любви все зависит только от женщины. Даже если она нимфетка, невинное дитя или ребёнок дьявола, пробуждающий зверя.

Лолита не для снобов и пуристов.

Лолита для тебя для того, кто ищет осторожную и смертельно опасную любовь.

Смерть в ней пугает, но и безудержно влечёт.

Лолита — гимн любви и искренности.

Лолита — это когда нельзя, но очень хочется…

Лолита — это многоточие, точка невозврата.

— А это моя дочь, — говорит папа́ кому-то. — Лолита.

Лолита — это когда нельзя, но очень хочется…

«Лолита» — это блаженство запретного рая, небеса которого горят адским пламенем.