Жан Старобинский

другая сторона той же самой болезни: ироник верит, будто он стал выше меланхолии, но его взлет — иллюзия, ни на какой иной уровень он не поднялся. Какими бы многоликими и многоцветными ни были его метаморфозы, дух здесь рассеивается и теряется в возможном, с которым никогда не сумеет совладать. Кьеркегоровская

вся моя жизнь — сплошное междометие, ничто в ней не закреплено прочно (все подвижно — ничего неподвижного, никакой недвижимости)»581. Или еще: «У меня все проходит: прохожие мысли, преходящие боли»582. Для языческого человека подобная подвижность — это наслаждение непосредственностью, порой доходящее до дионисийского восторга и упоения; напротив того, «христианская субъективность» переживает ее как страдание, потому что человек открывает в ней свою тварность, отделенность от творца. В каждый миг отрываясь от себя самого, он оказывается лишенным вечности; и обратно, будучи отрезан от вечности, он неспособен воссоединиться с самим собой. Поэтому ему приходится делать одно и то же усилие, пытаясь воссоединиться с собой и с вечностью. Иные ученики Гегеля назовут это человеческим

вся моя жизнь — сплошное междометие, ничто в ней не закреплено прочно (все подвижно — ничего неподвижного, никакой недвижимости)»581. Или еще: «У меня все проходит: прохожие мысли, преходящие боли»582. Для языческого человека подобная подвижность — это наслаждение непосредственностью, порой доходящее до дионисийского восторга и упоения; напротив того, «христианская субъективность» переживает ее как страдание, потому что человек открывает в ней свою тварность, отделенность от творца. В каждый миг отрываясь от себя самого, он оказывается лишенным вечности; и обратно, будучи отрезан от вечности, он неспособен воссоединиться с самим собой. Поэтому ему приходится делать одно и то же усилие, пытаясь воссоединиться с собой и с вечностью. Иные ученики Гегеля назовут это человеческим

Должна произойти встреча между свободой человеческого выбора и немотивированностью трансцендентного решения, присваивающего мне неповторимую сущность. Человек волен не узнать и отвергнуть этот зов, рискуя исчезнуть в поддельно-ирреальной жизни, стать тенью и кажимостью. Подлинность — это никогда не завершенное слияние случайного существования с вечной истиной. Недостаточно того, что мне дарована сущность, — она требует, чтобы я с нею воссоединился; точно так же недостаточно того, что вечность существует вне нас, нужно еще добиться ее, чтобы в ней через

Когда avide рифмуется с vide, пустота возникает за алчущими губами, она ощущается в горле или в желудке как «пожирающая» потребность, как жажда, которую ничто не способно утолить

. Безумие Нерваля заключалось в том, что он чувствовал себя живущим то в мире, перенасыщенном знаками, то в условиях распада любых значений

суть поэзии заключается именно в том, что в ней постоянно мерцают ослышки. И потому так важно знать, каковы опорные согласные в рифмующихся словах и с какой рифмой

«Наш дух испытывает ужас перед пустотой <...> и сам создан из нее»828.

Теперь мы понимаем, что самоубийство для нее — способ остаться жить в памяти неблагодарного в роли мстительной Эринии и постоянно напоминать живым об их

Двусмысленный родительный падеж «моих сновидений» может быть понят двояко: и как сновидение о моей смерти, и как смерть моих сновидений. В самом строгом смысле здесь намечается новое раздвоение, следующее за тем, которое противопоставляло обвиняющий голос и горделивый ответ; та часть либертинца, что заключается в его сновидениях (перефразируя: в его надеждах, идеале, вдохновении), уже умерла и влечется в могилу в сопровождении туч. Еще немного