Михаил Елизаров

. Добро торжествовало с мучительным постоянством:

В споре с пидарасами истина не рождается, а умирает!

Облако в небе – тоже чья-то душа. Говорят, за горизонтом, куда облака плывут, находится страна умерших. Те, кто верят в это, до заката хоронят, чтобы отходящее на покой солнце прихватило умершего с собой.

Пол-уха лишился. Черт! Придется теперь ходить как каторжному!
— Волосами прикроете, никто и не заметит,

Лагудов проявлял осторожную избирательность, приближая людей мирных обнищавших профессий – учителей, инженеров, скромных работников культуры – тех, кого наступившие перемены запугали и морально подавили. Он полагал, что униженная новым временем интеллигенция окажется податливым и надежным материалом, не способным на бунт и предательство, в особенности, если восполнит через Книги, а косвенно и Лагудова, свою извечную классовую тоску по духовности.

Кровь перевёрнутыми гималаями медленно заливала дверь, и казалось, что старуха пустила красные корни.

Всё объяснялось просто: я не был отважным по природе, и главным мотивом моих поступков всегда был стыд перед окружением. Читальня погибла, я остался наедине со своим истинным нутром, и это нутро не желало умирать ни в бою, ни от пыток, заранее соглашаясь на все условия, лишь бы выжить.

Рабочий человек должен глубоко понимать, что вёдер и паровозов можно наделать сколько угодно, а песню и волнение сделать нельзя. Песня дороже вещей…
Андрей Платонов

Гриша оказался генетически предрасположен к жизни в закрытом обществе, к тайне и избранности.

моканьем в щёку на финальных страницах. И Бог с ними, с темами.