Ален Де Боттон

В конце концов, герцог Эссент осознал парадоксальность своего восприятия, когда понял, что в гораздо большей степени чувствует себя в Голландии — то есть гораздо более тесно входит в контакт с теми элементами голландской культуры, которые приводили его в такое восхищение, — когда наслаждается созерцанием излюбленных голландских сцен, типажей и пейзажей в музейном зале, чем когда путешествует по столь горячо любимой им стране в сопровождении двух слуг и с шестнадцатью местами багажа

реальность не хуже, чем вымышленный мир, что она просто другая.

реальность не хуже, чем вымышленный мир, что она просто другая

После определенного промежутка времени, обычно не длиннее ночи (зачастую же гораздо более короткого, а если нам особенно тревожно, удержаться удается лишь десять или пятнадцать минут), мы прерываем наше текущее занятие, чтобы посмотреть новости. Мы ставим наши жизни в зависимость от получения очередной дозы особо важной информации о самых значительных достижениях, катастрофах, преступлениях, эпидемиях и любовных неурядицах, выпавших на долю человечества в любом уголке нашей планеты после того, как мы узнали обо всем этом в прошлый раз.

Почему мы, аудитория, продолжаем включать новости? Немалую роль в этом играет страх. У наших дурных предчувствий есть особенность набирать силу, если мы даже ненадолго отрезаны от новостей. Мы знаем, сколь может произойти ужасного и как быстро: разрыв топливной магистрали самолета «А-380», и он уже падает в бухту, объятый пламенем; вирус африканской летучей мыши преодолевает межвидовые барьеры и проникает в вентиляционную систему переполненной японской пригородной электрички; инвесторы обрушивают одну из основных валют; еще один обманчиво кажущийся обыкновенным отец убивает двух своих очаровательных малолетних детей.

В своем неуместном оптимизме новости – разочарованный потомок просвещения. Отказываясь приспосабливаться к человеческой природе, они позволяют нашим надеждам раз за разом разбиваться о те же подводные камни, они приветствуют каждый день с фальшивой невинностью младенца только для того, чтобы к вечеру накопить в нас ярость и разочарование. Они исходят из потенциального существования идеального мира, который всегда на расстоянии вытянутой руки, да только странным образом ускользает при каждом шаге политического процесса. Они не позволяют нам признать, что по многим позициям мы фундаментально – а отнюдь не случайно – неисправимые существа, и в ключевые моменты нам хватит мудрости отказаться от истерического раздражения в пользу глубокой и спокойной меланхолии.

Флобер ненавидел газеты, полагая, что они обманом убеждают читателей передать другим право, которое ни один человек в здравом уме никогда не отдаст кому-то еще, – право думать. Пресса ненавязчиво внушала, что формирование непростого, требующего долгих размышлений мнения по важному вопросу теперь можно без опасения поручить журналистам, а читателю незачем утруждать себя путешествиями, наведением справок, рассуждениями, довольствуясь заключениями, с которыми его знакомят ведущие авторы «Le Figaro»[4] и их коллеги.

В 1870-х Флобер начал составлять список наиболее идиотских идей, которые продвигались современным ему миром вообще и газетами в частности. Опубликованная посмертно как «Словарь навязываемых идей», эта коллекция банальностей, составленная по алфавиту, охарактеризована автором как «encyclopedie de la bêtise humaine» (энциклопедия человеческой глупости). Ниже взятые наугад примеры:
АЛМАЗЫ. Тот же уголь. Увидев их в естественном состоянии, мы даже не подумаем наклониться, чтобы поднять с земли!

БЮДЖЕТ. Никогда не сбалансирован.

КАТОЛИЦИЗМ. Благотворно повлиял на искусство.

КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ. Способствовали торговым успехам Венеции.

ФИЗИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ. Профилактика от всех болезней. Рекомендованы всем и всегда.

ФОТОГРАФИЯ. Могильщик живописи.

ХРИСТИАНСТВО. Освободило рабов.

При всем предполагаемом разнообразии новостей, независимо от издания, в некоторых областях рассматриваются вопросы, не выходящие за крайне узкие рамки.
Скажем, по части образования «нормальными» считаются статьи о размере классов, жалованье учителей, участии страны в международных круглых столах и правильном соотношении между частным и государственным секторами. Но мы рискуем показаться странными, более того, даже потерявшими рассудок, если спросим о соответствии здравому смыслу нынешней учебной программы или о том, действительно ли ученики обладают эмоциональными и психологическими ресурсами, играющими ведущую роль в стремлении к достойной жизни.
Когда речь заходит о жилье, новости убеждают нас тревожиться о том, как заставить строительные компании работать, как упростить покупку первого дома и как найти баланс между охраной природы и появлением новых рабочих мест и предприятий. У них нет ни времени, ни места, чтобы задать главные, пусть и эксцентрично звучащие вопросы вроде: «Почему наши города такие уродливые?»
В дискуссиях об экономике наша энергия направляется на размышления о правильно выбранном уровне налогообложения и эффективных средствах борьбы с инфляцией. При этом новости не поощряют постановки более специфических и вроде бы отстраненных вопросов о цели работы, природе справедливости и истинной роли рынков.

Многие благородные новостные структуры яростно нападают на тех, кому не нравится приток иммигрантов из других стран. Но эта точка зрения основана на допущении, что настороженность по отношению к иностранцам – знак сатаны, а не свидетельство общего, чуть ли не природного невежества, и вина в этом лежит на новостных структурах, у которых есть все возможности просветить нас, показывая, что иностранцы – такие же люди, как и мы (вместо того чтобы вызывать у нас чувство вины, клеймя нашу предубежденность).