Афанасий Фет

СРЕДИ ЗВЕЗД

Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу,
Рабы, как я, мне прирожденных числ,
Но лишь взгляну на огненную книгу,
Не численный я в ней читаю смысл.

В венцах, лучах, алмазах, как калифы,
Излишние средь жалких нужд земных,
Незыблемой мечты иероглифы,
Вы говорите: «Вечность – мы, ты – миг.

Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной
Ты думы вечной догоняешь тень;
Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный
К тебе просился беззакатный день.

Вот почему, когда дышать так трудно,
Тебе отрадно так поднять чело
С лица земли, где все темно и скудно,
К нам, в нашу глубь, где пышно и светло».

22 ноября 1876

Светил нам день, будя огонь в крови…
Прекрасная, восторгов ты искала
И о своей несбыточной любви
Младенчески мне тайны поверяла.

Как мог, слепец, я не видать тогда,
Что жизни ночь над нами лишь сгустится,
Твоя душа, красы твоей звезда,
Передо мной, умчавшись, загорится.

И, разлучась навеки, мы поймем,
Что счастья взрыв мы промолчали оба
И что вздыхать обоим нам по нем,
Хоть будем врознь стоять у двери гроба.

9 июня 1887

УГАСШИМ ЗВЕЗДАМ

Долго ль впивать мне мерцание ваше,
Синего неба пытливые очи?
Долго ли чуять, что выше и краше
Вас ничего нет во храмине ночи?

Может быть, нет вас под теми огнями:
Давняя вас погасила эпоха, –
Так и по смерти лететь к вам стихами,
К призракам звезд, буду призраком вздоха!

6 мая 1890

Это существо стояло бы до последней минуты сознания моего передо мною – как возможность возможного для меня счастия и примирения с гадкою действительностью...

этот несчастный гордиев узел любви или как хочешь назови, который, чем более распутываю, все туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил.

Боюсь мучительной жизни, а не небытия. Я его помню. Ничего. Покойно. Аттила всех резал, а я себе ничего. При Диоклетиане жгли христиан, а я себе и в ус не дул.

Что человек слаб и молится среди океана – это его субъективное чувство и дело. Туда другому вход запрещен. Но по логике молиться об чем-либо значит просить Бога перестать существовать, изменив свои же неизменные, вечные законы ради Иисуса Навина.

«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

1829

то время мне было лет де‍­вять от роду, но, обу‍­ча‍­ясь впо‍­след‍­ствии раз‍­ным на‍­у‍­кам, я про‍­дол‍­жал чи‍­тать весь‍­ма неудо‍­вле‍­тво‍­ри‍­тель‍­но. Во‍­об‍­ще труд‍­но себе пред‍­ста‍­вить при‍­е‍­мы обу‍­че‍­ния, более от‍­тал‍­ки‍­ва‍­ю‍­щие, чем те, ко‍­то‍­рым под‍­вер‍­га‍­ли мою да‍­ле‍­ко не бле‍­стя‍­щую па‍­мять. На‍­ем‍­ные учи‍­те‍­ля были рав‍­но‍­душ‍­ны к моим успе‍­хам, и сама мать, на‍­пря‍­гав‍­шая все силы для моего раз‍­ви‍­тия, не умела за это взять‍­ся.

Какой это падеж? какой это падеж?» При этих вос‍­кли‍­ца‍­ни‍­ях на‍­хо‍­див‍­ший‍­ся в числе при‍­слу‍­ги мо‍­ло‍­дой и ще‍­го‍­ле‍­ва‍­тый порт‍­ной Мер‍­кул Кузь‍­мич про‍­вор‍­но рас‍­тво‍­рил дверь класс‍­ной и вну‍­ши‍­тель‍­но до‍­ло‍­жил: «Ко‍­ро‍­вий, су‍­да‍­ры‍­ня, у Зы‍­би‍­ных ко‍­ро‍­вы па‍­да‍­ют».