Марина Извекова

Уж лучше ад, ведь я всю жизнь боролся за то, чтобы искоренить всякое угнетение человека человеком. — Салим продолжал: — Я считаю, что истинный ад здесь, на земле, и наша задача — своими руками сотворить рай.

теперь он понял, что нет лучше средства от неразделенной любви, чем новая любовь

ему не нравилось, что в гостиной она всегда пытается перекричать Хозяина, вызвать на спор. Угву всякий раз сдерживался, чтобы не крикнуть ей из кухни: «Заткнись!» – особенно когда она называла Хозяина софистом. Угву не знал, что значит софист, но все равно огорчался.

Луна будто качается на гвозде, как плохо прибитый к двери номерок, тротуар стелется под ногами ковровой дорожкой.

Слишком уж всё хорошо – хочет он сказать, – это ненадолго.

Легко держать равновесие, когда обе ноги на земле, но стоит Саймону поднять ногу, как поясница выгибается, корпус откидывается назад.

– Видишь? Вот в чём штука. Поднял ногу – и твоё эго перевешивает. Надо начинать с опоры.

Легко держать равновесие, когда обе ноги на земле, но стоит Саймону поднять ногу, как поясница выгибается, корпус откидывается назад.

– Видишь? Вот в чём штука. Поднял ногу – и твоё эго перевешивает. Надо начинать с опоры.

Контроль, – продолжает он, – рождает свободу. Напряжение рождает гибкость. Ствол, – приложив руку к корпусу, другой рукой он указывает на выпрямленную ногу, – рождает ветви.

Звон льда в бокалах, скрип стульев – и шквал аплодисментов. То, что сделала Клара, – вовсе не фокус. Никакого секрета здесь нет – лишь сплав силы и странной, нечеловеческой лёгкости. То ли левитация, то ли виселица, думает Саймон.

Почему все годы жизни с Робертом ему так тяжело давались слова любви? Сейчас, долгими летними вечерами, Саймон твердит вновь и вновь: я люблю тебя, я люблю тебя – пароль и отзыв, столь же необходимые для жизни, как пища, как воздух. И лишь когда он слышит ответ Роберта, сердце бьётся ровнее, глаза закрываются – теперь он наконец-то уснёт.