Когда определенные аспекты нашего опыта не подчиняются нашим желаниям, когда они, наоборот, неподатливы и даже враждебны нашим интересам, только тогда нам становится понятно, что они не являются частью нас самих. Мы осознаем, что они не подчиняются нашему прямому и непосредственному контролю; напротив, нам становится понятно, что они независимы от нас. Именно здесь кроется исток нашего понятия реальности, которое по сути является понятием о том, что ограничивает нас, т. е. о том, что мы не можем изменить или контролировать одним лишь усилием нашей воли.
По мере того как мы все больше узнаем о том, в чем именно и как именно мы ограничены, мы очерчиваем свои собственные границы и тем самым определяем свою собственную форму. Мы узнаем о том, что мы можем и чего не можем сделать, а также о том, какие усилия мы должны предпринять, чтобы осуществить то, что действительно нам под силу. Мы узнаем о наших сильных и слабых сторонах. Все это дает нам больше, чем просто обостренное чувство нашей обособленности — оно определяет, кто мы такие.
Таким образом, осознание и понимание нами собственной идентичности возникает и зависит от нашего признания реальности, которая совершенно независима от нас. Иными словами, оно возникает и зависит от нашего признания того, что существуют факты и истины, над которыми мы не можем осуществлять прямой и непосредственный контроль. Если бы таких фактов и истин не было и если бы мир неизменно и податливо становился таким, как нам бы хотелось, то мы не могли бы отличить себя от того, чем не являемся, и у нас не было бы того чувства, чем же мы на самом деле являемся. Только благодаря признанию мира упрямо независимых реальности, факта и истины мы осознаем себя как отличающихся от других и выражаем природу своей собственной идентичности.