Сергей Никитин

Всемирно известный топоним вошел в речь москвичей несколько веков назад; редакция «Улиц Москвы» относит упоминания Красной площади к XVII веку. Мы видим его в дневниковых записках русского дипломата Ивана Желябужского (1682–1709). Традиционно принято объяснять, что слово «красный» в данном случае означает красивый. В то же время «красный» могло выступать синонимом слова «главный»: именно на Лобном месте, что на Красной площади, оглашались царские указы. Красное крыльцо кремлевских теремов выходит на главную площадь Кремля — Соборную. Такая же главная — по статусу — Красная площадь в Переславле-Залесском.

В конце революционного Октября Кремль заняли юнкера, он стал центром сопротивления большевикам. В ночь на 1 (14) ноября большевики обстреляли Кремль из тяжелых орудий, и через два дня оборона юнкеров была сломлена.

А через девять дней, 10 (23) ноября, началась новая эпоха Красной площади: здесь похоронили тех, кто отдал жизнь за советскую власть, — несколько сотен человек. Накануне ночью на площадь пришел американский журналист Джон Рид и побеседовал со студентом — одним из тех, кто копал братские могилы: «Здесь, в этом священном месте, самом священном во всей России, — объяснял студент Риду, — похороним мы наших святых. Здесь, где находятся могилы царей, будет покоиться наш царь — народ». В этих словах студента заключалась суть новой государственной религии, которую большевики предложили стране. (Кстати, сам Джон Рид тоже упокоился у Кремлевской стены — очень скоро, в 1920‐м.) Павшие стали святыми новой веры, а храмами для новой религии масс стали площади, и главная из них — Красная.

Красная площадь стала синонимом не просто связи с красной Москвой, но именем для мест захоронения местных героев — часто безымянных, павших за новую жизнь. Демонстрации, а впоследствии парады проходили перед могилами павших, что подтверждало лояльность режиму трудящихся масс.