Элизабет Боуэн

Печаль, безусловно, выбивает у человека почву из-под ног. Почти сразу оказывается, что рафинированное искусство молчания годится лишь для счастливых дней – или для тех дней, когда боль хотя бы выносима. Но стоит печали обрести полную власть, как чувство это становится мучительным, ядовитым, под его натиском гибнет любая гордость.

Несчастья принадлежат людям, и только дурацкая боязнь смерти, боязнь того, что свойственно всем нам без исключения, заставляет настаивать на том, что «горе лучше переживать в одиночестве».

Истинным откликом на любое горе, откликом, который возвышает горе до поэтического уровня, оказываются не правильно подобранные слова, не безукоризненное тактичное молчание, но именно этот хор вульгарных, незваных друзей – друзей, не имеющих ни ума, ни вкуса.

Чем тоньше природа человека, чем выше уровень жизни, к которому он стремится, тем глубже он не просто утопает, а погружается в горе, – такие люди плачут вместе с жуликами и попрошайками, потому что с ними притупляется стыд за собственное несчастье.

– Я недостоин всего этого. Правда, крошка, я не создан для таких вещей. Нам с тобой нужен другой мир. Для чего мы с тобой только начинаем жить, если кругом почти не осталось ничего чистого? Как нам взрослеть, если мы ничего не унаследуем, если мы растем на черствых, испорченных хлебах? Нет, не смотри вокруг, лучше заройся в меня поглубже.

– Но разве мы не можем ничего изменить?

– Нас слишком мало.

– Нет, на самом деле тебе этого не хочется. Как обычно, ты просто развлекаешься.

– Думаешь, мне весело?

– Это какое-то очень жуткое веселье. Ты не хочешь, чтобы я тебе мешала. Презирать тебе нравится больше, чем любить. Ты делаешь вид, будто боишься Анны, но ты боишься меня. – Эдди отвел ее ладонь от лица, сжал, но Порция продолжала: – Теперь ты ведешь себя не так, но все равно не разрешишь мне остаться с тобой.

Как по тебе, так каждая треклятая мелочь должна быть либо черной, либо белой, и все, ты уже готова отмахнуться от всего человека. Может, ты, конечно, и права, кто знает. Но это попросту невыносимо. Мне уже кажется, будто я схожу с ума. Я жил так, как жил, потому что по-другому жить не могу. Да, я понимаю, что ты от этого страдаешь, но откуда мне знать, что ты сама в этом не виновата, просто потому, что это ты так устроена? Или что ты, например, страдаешь не больше других, а просто поднимаешь больше шума?

Бывают ситуации, когда успокаиваешься от одного только равнодушного вида – эти люди, по меньшей мере, невиновны хотя бы в одном преступлении.

До него вдруг дошло, какая фикция – весь этот здравый смысл.

Какое счастье, что лишь немногим из нас дано прочувствовать мир до того, как мы полностью перейдем на его сторону. Детские фантазии, будто чешуйки, за которыми таится бутон, не только защищают, но и пестуют страшный крепнущий дух, защищают не только невинность от мира, но и мир от напора невинности.