Мария Фаворская

Никакое количество любви не способно излечить безу­мие и победить мрак. Любовь помогает утешить боль, но полагаться на нее — все равно что быть зависимым от лекарства, которое может помочь, а может и нет.

Этот недуг лишает веры в возможности, которые дарует жизнь, отнимает восторги секса, волшебство музыки, способность смеяться и заражать смехом других.

Я провела довольно заурядное исследования героиновой зависимости и написала по нему столь же заурядную диссертацию.

У меня была прекрасная весна, великолепное лето, а всего через три месяца после получения научной степени начался настоящий психоз.

Такого рода безумие состоит из боли, восторга, одиночества и ужаса. Когда ты на подъеме, это восхитительно.

Переполняет чувственность. Желание соблазнять и соблазняться становится непреодолимым. Захватывают ощущения эйфории, легкости, власти, уверенности, почти всемогущества.

Но в какой-то момент все меняется. Мысли становятся слишком быстрыми, их уже слишком много. Ясность сменяется растерянностью. Память спотыкается. Живой интерес на лицах друзей сменяется беспокойством и тревогой. Все, что раньше шло как по маслу, теперь дается с трудом. Ты раздражителен, напуган, едва держишь себя в руках, блуждаешь в самых темных чуланах собственного разума. А ведь раньше ты даже не догадывался об их существовании! Эта пытка длится и длится, безумие плетет сети собственной реальности.

Мои чувства — реальны? Какая я — настоящая? Полная энергии, порывистая, импульсивная, хаотичная, сумасшедшая? Или же робкая, отстраненная, отчаявшаяся, обреченная, уставшая от жизни? И та и другая?

Лето, недостаток сна, обилие работы и генетическая уязвимость завели меня куда глубже уже знакомых уровней эйфории — в пылающее безумие.

В узких психофармакологических кругах о нем рассказывали легенды. Например, что он убил слона в ходе загадочного эксперимента с применением ЛСД — это было частью исследования связи галлюциногенов с агрессивным поведением, — и он неверно рассчитал дозу