Пётр Фаворов

Только человеческий разум, осознавший преувеличенность роли машин и способный вмешаться в процесс во имя человечества, может поставить машины на службу естественным нуждам — производственной, социальной, нравственной — в условиях новой свободы. Только в этом спасение от централизации городов в ее нынешнем виде;

(если сделанные машинами предсказания относительно зависимости человека от машин когда-нибудь сбудутся)

Демократия, переосмысленная как системное взаимодействие небольших отдельных элементов с высоким уровнем индивидуального развития, — это практичный и рациональный идеал свободы в эпоху технического прогресса. Распад слишком разросшегося коммерческого организма на более эффективные мелкие модули и их распространение по всей территории страны сегодня оказывается ничуть не менее практичным. Как совершенно логично обосновал Генри Джордж, осуществляемое через налогообложение коллективное владение обобществленными ресурсами — это не обязательно коммунизм. Оно может быть абсолютно демократичным.

По логике полета город должен исчезнуть.
По логике всеобщей электрификации город — нигде и везде.

Внутреннее развитие как добровольная работа, воспитывающая в нас способность естественно выражать свою индивидуальность — об этом еще в древности писал Лао-цзы, но это современно

Изучать план любого большого города — значит изучать фиброзную опухоль в разрезе. В свете современных требований к пространству он воспринимается как аномальное уплотнение ткани с усиленной, но болезненно неестественной циркуляцией.
Жизненно необходимая концентрация превратилась в агрессивную централизацию — в экономическую производственную силу, вырвавшуюся из-под контроля. Вырвавшуюся из-под контроля. Да и что способно контролировать процесс централизации?
Централизация — общественная сила, возводившая на троны королей, есть также и экономическая сила, способствовавшая чрезмерному росту городов. Централизация, все туже и туже стягивающая пространство опосредованной властью машин, сама становится своего рода механизмом, который под воздействием центростремительной силы раскручивается со все большей скоростью до тех пор, пока, окончательно потеряв управляемость, он вдруг не становится центробежным: лишь полное рассеивание или разрушение могут его остановить. Как центростремительная сила централизация хорошо знакома с ускорением. Может ли ее контролировать что-либо еще?

В прошлом, когда коммуникация между людьми была возможна только при личном контакте, а избыточные передвижения пешком были нежелательными, обмен — коммерческий или социальный — был затруднен или даже вовсе отсутствовал везде, кроме города, который функционировал как местный рынок, как общественное место для встреч и как распределительный центр. Изначально города росли именно так, обслуживая нужды населения. Концентрация людей была когда-то необходимостью, а не чистым злом. Города развивались, как сказано выше, словно один организм внутри другого — напоминая, скажем, доброкачественную фиброзную опухоль, растущую в теле человека. Повышенная циркуляция и активность, свойственные паразитарной опухоли, оказались также характерны и для места централизованного скопления людей под названием город — по сравнению с нормальным ходом жизни на природе в условиях аграрного или индустриального производства на больших сельских территориях. Города древних цивилизаций возникли именно для того, чтобы восполнить недостаток тех взаимодействий и коммуникаций, которые так актуальны сегодня; и все эти города были разрушены. Европейские города воспротивились распространению небоскребов и до сих пор остаются более сомасштабны человеку. Но наши захваченные небоскребами города из-за органических изменений злокачественного свойства продолжают разрастаться, являя собой симптомы болезни, которую могут облегчить лишь лихорадка и избавление от пораженных тканей. Или же смерть.

овсеместная автомобилизация человеческого рода, возможность передавать на расстоянии мысли, звуки и зрительные образы делают город такой же раздражающей помехой для жизни, как статические разряды — для радиопередачи.
Уже сейчас благодаря новым возможностям передвижения в пространстве человек может извлечь из своего недавнего освобождения больше пользы, чем за всю предыдущую историю человечества.

Такое средство у него есть — автомобиль, — и горизонт распахивается перед ним все шире по мере движения.
Это физическое ощущение свободы меняет человеческий характер.
В момент обретения свободы эгоистические интересы человека еще вполне могут продолжать приумножаться, загоняя его без всякого смысла в башни из каморок — ad infinitum. Все еще в потрясении от собственной новой свободы, горожанин чувствует себя словно выращенная в неволе птица, для которой вдруг распахнулась дверца клетки. В какой-то момент — и скоро — он поймет, что умеет летать, что свободен. И улетит.

Так, на разрушение, которое на самом деле есть развитие, работает уже упомянутое нами пробуждение того дремлющего первобытного инстинкта бродячего племени, который теряется в глуби веков и переплетается с инстинктами жителей пещер.
На стороне этих древних любителей больших пространств оказываются реальные физические силы, которые сегодня неизбежно обращаются против городов, поскольку современность — при помощи изобретений в области электричества, механики и химии — будет делать передачу голоса и зрения на расстояние, а также перемещение во всех его известных человеку формах все более беспрепятственными, пока полная пространственная свобода не станет научным фактом. Поэтому город с его перегруженной вертикальностью уже оказался несовременным, а для любителей свободного пространства — и нестерпимым. Неестественная удушающая вертикальность проигрывает естественной горизонтальности.