Французская революция. Конституция

Какая перемена с тех пор, как в Венеции первый газетный листок был продан за грош - gazza - и получил название Gazzete! Наш мир отличается плодовитостью!

Светлейшие монархи, вы, которые ведете протоколы, издаете манифесты и утешаете человечество! Что было бы, если б раз в тысячу лет ваши пергаменты, формуляры и государственное благоразумие разметались всеми ветрами? Обнаженная реальность взглянула бы вам, даже вам, прямо в лицо, и человечество само сказало бы, что именно нужно для его утешения.

Существует и королевско-императорская прусско-австрийская декларация, в которой весьма пространно изложена сансуси-шенб-руннская[138] версия всей Французской революции с самого ее начала и говорится, с каким прискорбием эти высокие монархи наблюдали, как подобные вещи совершаются под солнцем. Однако "в качестве некоторого утешения человечеству"16 они посылают теперь Брауншвейга, невзирая на расходы и жертвы со своей стороны, ибо разве утешение людей не есть самая главная обязанность человека?

Они решились свергнуть всякого #34;тирана", всякого "бездействующего мученика", который парализует эту власть. Они умеют наносить и получать удары; вообще они чувствуют себя хорошо и сумеют умереть.

А пока эти марсельцы остаются молчаливой, неразличимой по отдельности, хмурой массой, преисполненной мрачного огня, идущей под знойным южным небом. Странное зрелище! Вокруг бесконечные сомнения, грозные опасности, а эти люди идут; одни они не поддаются сомнению; рок и феодальная Европа решительно надвигаются извне, а эти люди так же решительно идут изнутри. Запыленные, на скудном довольствии, они двигаются с трудом, но неутомимо и неуклонно. Поход этот станет знаменитым. Вдохновенный полковник Руже де Лиль[136], который жив и по сие время10, переложил мысль, безгласно действующую в этой хмурой массе, в мрачную мелодию, в гимн или марш #34;Марсельеза" - одну из удачнейших музыкальных композиций в мире[137]. Звуки ее будут зажигать сердца, и целые армии и собрания будут петь ее со слезами и огоньком в глазах, бросая вызов смерти, деспотам и сатане.

savent mourir)". Послание пишется не с влажными, а с пламенными глазами - и ему повинуются!

Барбару, утерев слезы, пишет в Марсельский муниципалитет, чтобы ему прислали "шестьсот человек, умеющих умирать (qui

Пламенный Инар говорит: "У нас будет равенство, хотя бы нам пришлось сойти за него в могилу". Верньо высказывает гипотетически свои грозные Иезекииловы[130] видения о роке антинациональных королей.

Итак, значит, война! Париж, полный ожидания, толпой явился на утреннее и в еще большем числе на вечернее заседание. Здесь и герцог Орлеанский с двумя сыновьями; он смотрит, широко раскрыв глаза, с противоположной галереи. Можешь смотреть, Филипп: эта война будет богата результатами как для тебя, так и для всех. Киммерийский обскурантизм и трижды славная революция будут сражаться за исход ее около двадцати четырех лет, топча и давя все в титанической борьбе, прежде чем придут не к соглашению, а только к компромиссу и к приблизительному признанию каждым того, что есть в другом.

Даже кокарды теперь начинают делать из трехцветной шерсти: кокарды из лент, как признак фейянской гордости высших классов, становятся подозрительными. Знамения времени!