Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории

Козлинина характеризовала Плевако как «глашатая мировых истин» и тут же добавляла: «…он увлекал за собою и других, но чтобы возникло это впечатление, необходима была надлежащая почва, нужна была наличность попранного человеческого права или человеческой личности, и в борьбе за них он являлся то грозным мстителем, то нежнейшим их охранителем <…> Там, где этого рода стимулов не было, где обвиняемый руководствовался исключительно желанием нажиться, там безветными и неодухотворенными являлись речи Ф. Н. Плевако…»

А анекдот про то, как Плевако оправдал старушку, укравшую медный чайник, пересказывали по всей России. Обвинитель, опасаясь именитого визави, сам перечислил все вероятные аргументы защиты: мол, обвиняемая — пожилая, бедная женщина и, конечно, заслуживает жалости, но право собственности священно, ведь без него Россия погибнет. «Много испытаний пришлось претерпеть России, — ответил на это Плевако. — Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… старушка украла чайник ценой в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от того она погибнет безвозвратно». Оправдательное решение присяжных растворилось в громе оваций.

Месть королевских сил была ужасной. Английский аристократ лорд Элфинстон честно констатировал, что «преступления, совершенные нашей армией после взятия Дели, неописуемы. Месть пала на всех: и на друзей, и на врагов». Подполковник Т. Райс Холмс сообщал: «Группы туземцев предавали суду Военного Комиссариата или специальных комиссаров, каждый из которых был наделен исключительным правом миловать и казнить от имени правительства. Судьи эти были совершенно не склонны к проявлению милосердия. Почти все представшие перед судом были признаны виновными, и почти все, кого признали виновными, были приговорены к смертной казни. На видном месте в городе установили виселицу площадью четыре квадратных фута, и каждый день на ней вешали по пять-шесть обвиняемых. Вокруг сидели британские офицеры и, попыхивая сигарами, наблюдали за конвульсиями жертв». Впрочем, суды чаще всего не требовались. Отец военной журналистики корреспондент «Таймс» Уильям Говард Рассел сообщал: «При взятии Лакхнау начались поджоги и всеобщее избиение, в котором не делалось никаких различий. С несчастным, который попадал в руки наших солдат, будь он сипай или аудский крестьянин, расправлялись на месте, не спрашивая ни о чем. Разве не было достаточно того, что у него темная кожа? Веревка и сук или пуля в голову быстро кончали с беднягой». Однако и это было не самое страшное. Тот же Рассел свидетельствовал: «Все виды возмездия, нехристианской пытки вроде зашивания мусульман в свиную кожу, обмазывания свиным салом перед казнью, сжигание их тел, принуждение индусов осквернять себя являются позорными и в конце концов оборачиваются против нас самих. Все это духовные пытки, и прибегать к ним у нас нет никакого права, и мы бы не посмели прибегать к ним на глазах Европы». Между тем в Индии они применялись самым широким образом.