ZOO или Письма не о любви

Заявление во ВЦИК СССР.
Я не могу жить в Берлине.
Всем бытом, всеми навыками я связан с сегодняшней Россией. Умею работать только для нее.
Неправильно, что я живу в Берлине.

скажи, на каком языке скажешь ты последнее слово, умирая?

Разреши мне писать о любви

Я очень сентиментален, Аля. Это потому, что я живу всерьез. Может быть, весь мир сентиментален. Тот мир, адрес которого я знаю

В Берлине Пастернак тревожен. Человек он западной культуры, по крайней мере ее понимает, жил и раньше в Германии, с ним сейчас молодая, хорошая жена, — он же очень тревожен. Не из попытки закруглить письмо скажу, мне кажется, что он чувствует среди нас отсутствие тяги. Мы беженцы, — нет, мы не беженцы, мы выбеженцы, а сейчас сидельцы

Куча книг, которые я могу читать и не читаю, телефон, в который я могу говорить и не говорю, рояль, на котором я могу играть и не играю, люди, с которыми я могу встречаться и не встречаюсь, и ты, которого я должна была бы любить и не люблю

Одна женщина звонила мне по телефону. Я был болен.
Поговорили. Сказал, что сижу дома.
А она мне говорит, уже вешая трубку:
«Мы сегодня идем в театр».
Так как я только что с ней говорил, то не понял:
«Кто же мы? Я болен».
До чего неверно! Мы — это я и еще кто-нибудь.
В России «мы» крепче

Вот еще нет утра, а я уже на страже.
Окно на улицу открыто.
Автомобили тоже проснулись или еще не легли спать

Мужчина начинает любить через день после того, как он сказал «люблю»

Построение нового мира даже скорее сейчас зрелище для нас, чем наше дело