Фима. Третье состояние

лицо ее было даже более обнаженным, чем тело.

Когда я была маленькой, мой отец-первопроходец говорил мне: “Запомни, что на самом деле слабый пол — это мужчины”

Привыкание — начало смерти. Привычки — пятая колонна.

Рутина — ложь.

Привыкание — обветшание — обнищание — оскудение

Молчание манит тебя тайной, но ты обременен заботами, пустяковыми делами. Ты предпочитаешь суетиться, дабы понравиться кому-то, кто тоже упускает все, стремясь понравиться тому… и так далее. До самого праха земного. Вновь и вновь ты отвергаешь сущное, предпочитая то, чего никогда не было, нет и быть не может.

Женщины — они совсем-совсем как мы, — говаривал Барух, — но в некоторых смыслах они решительно отличаются от нас, и даже я не успел их постичь

Иногда дети совершают очень жестокие поступки только лишь потому, что у них не хватает воображения представить, что такое боль

Живем автоматически, — думал он, — жизнь наша комфортна, успешна, сплошная рутина из приемов пищи, финансовых операций, совокуплений, а душа тем временем все глубже погружается в жировые складки процветания, в общепринятые банальности; именно это имеется в виду в одном из Псалмов: «Отупело, как тук, сердце их». Сердце сыто, и нет ему дела до смерти, и самое сильное желание его — оставаться сытым и впредь.

И хотя у меня нет никакого колокольчика, я сказал: “Любезная моя госпожа, если вы не выйдете, мне придется позвонить в колокольчик”.

Порою сама суть женственности представлялась ему вопиющей несправедливостью, чуть ли не жестокой болезнью, поразившей половину рода человеческого, обрекшей на унижения и терзания, которые обошли стороной другую половину. Но бывало и так, что возникала в нем и неясная ревнивая зависть, чувство какого-то упущения, словно обделен он неким таинственным даром, позволяющим им весьма просто присоединиться к тому миру, куда для него дорога закрыта навеки. И чем больше он размышлял об этом, тем меньше удавалось ему разобраться в себе, провести границу между жалостью и завистью.

Но ведь разве у пули есть руки