Лето

Для меня то, что превыше бытия, – это и есть говорящие медведи, которые ходят друг к другу в гости, белочки, зайчики. Так это и познаю – через слёзы по ним, а не через философские категории.

Счастье – бремя рая, томишься этим счастьем, не знаешь, что с ним делать, а потеряв его – сожалеешь об этом всегда.

Эти войны, эти репортажи в газетах, эта наивность… И кажется, все мы – потерянные маленькие дети. Бессмысленно мучаем себя и друг друга, а как по-другому – не знаем. И нет ни суда, ни воздаяния, ни возмездия, только какая-то пустая тёмная комната в деревянном доме, приоткрытая дверь, в которую входит неяркий свет, скрипучие половицы и ведро опилок на полу.

Святой Дух явлен каждому непосредственно, это любовь, радость, свобода, ребёнок в надувном бассейне, запах жасмина, лягушка в доме. Если это похулить в своём сердце – отрезаешь себя от «истинного мира», и летнему дню, свету, детству к тебе уже не пробиться. Этот грех страшный не потому, что подлежит особому наказанию и осуж-дению, а потому, что в нём человек сам себя отрезает от всего спасительного и Святой Дух к нему уже не может пробиться, чтобы действовать и жить в нём.

И я мечтала о том, чтобы остаться там навсегда, стать отшельником, поэтом-шаманом, живущим в горах, играющим по утрам на окарине, разговаривающим с птицами. Мечтала о том, чтобы видеть мир все-гда так, как я видела его в то утро: лёгким, прозрачным словно кристалл, безмятежным, когда между мирами завеса из росы, и только, а Бог невинен, и мы, конечно, свободны.

Человек хочет себя расширить на всё Неподвластное, пытаясь превратить его в Подвластное, и очень редко может увидеть всё по-другому: увидеть себя как песчинку в Неподвластном. И пусть Неподвластное будет Благим – вот то, что мы можем желать друг другу.

И когда мы радуемся, когда любим, когда всё как будто хорошо – наша радость всегда соотнесена с этой болью. Но иногда вдруг приходит, касается какое-то странное, неотмирное, бесконечное и ничьё блаженство, и оно наполняет собой всё, оно повсюду, течёт сквозь меня, сквозь всех, сквозь все наши поступки и ошибки, преступления и страдания, оно не оправдывает их и не осуждает, оно просто течёт и сияет сквозь всех и всё, и боль продолжает болеть, и любовь продолжает любить, и ужасное остаётся ужасным, и прекрасное прекрасным, и то, что было важным, остаётся важным, и проблемы по-прежнему нужно решать, но всё это пронизано неотмирным, бесконечным и ничьим светом, который не даёт ни смысла, ни утешения, кроме того, что это свет родины, единственный свет, в котором мы дома. Никому и не нужны на самом деле ни смысл, ни утешение, ни страдание, ни любовь, ни подвиг, ни слава, ни власть, ни мудрость – нужно только вот это неотмирное, бесконечное, ничьё, что течёт повсюду, наполняет собой всё, жить в этом, ходить в этом, пить это и есть это, засыпать и просыпаться в этом, дышать этим…

Люди как падающие звёзды. Душа как платоновская идея: либо парит, либо гибнет.

Вначале не было сна и яви, и потом не будет.

тебя раздирает на части, ты о неё рассыпаешься, всё твоё маленькое и огромное воображение, твои простые и изощрённые языки. Она случается с тобой, и ты не понимаешь: что это вообще было, почему, зачем, было или привиделось. А всё, что ты себе рассказал, понял, пережил, – это не жизнь.