Свет невозможных звезд

Безопасность — это не утрата свободы. Безопасность — это свобода быть свободным.

Из превосходных механиков выходят лучшие саботажники.

Только мы точно знаем, как работают системы.

Столько раз чинили, что отыскали все слабые места.

Я поскребла нижнюю губу передними зубами. Из миров человечества поступали дурные известия.

— Холодной часовни уже нет, — сказала я, наугад выхватывая капли из потопа. Голос у меня дрогнул. — И Земли тоже.

Я только раз была на Земле, но в памяти стояло множество картин, и я распознала в себе тоску по силуэтам Рима и Токио, по улочкам Парижа, по влажному блеску Венеции и Лондона.

Никогда я не чувствовала себя такой обделенной, как сейчас, оплакивая целый мир унаследованной от призрака отца памятью.

София выпрямилась и вздернула подбородок.

— Нет, — сказала она. — Такое невероятное совпадение может означать только одно: нам суждено было встретиться.

— Я не верю в судьбу, — улыбнулась я.

— Никто не верит, пока с ней не столкнется.

Корабль вокруг нас застонал, и создание по имени Гант заявило:

— Если не поторопитесь, дамы, столкнетесь с судьбой куда скорее, чем ожидаете.

— Я такая же, как ты, — говорила София. — Беглянка. Только я убегала от удара. От измены.

Я знала ее историю. Знала, как ее любовник перехватил власть над порожденным ею Домом Возврата и как она бежала в ночь на маленьком одноместном суденышке. Этот сюжет десяток раз пересказывали драматурги. Догадки о ее дальнейшей судьбе вызвали к жизни целые школы гуру, мистиков и конспирологов. Год за годом являлись самозванки и имитаторы, претендующие на ее имя, чтобы потребовать свою долю от Дома, — но всех их вскоре разоблачали. А теперь вот она — собственными устами вспоминает предателя, попавшего в учебники истории.

Да ведь не ее одну предавали. Мне привиделся Мики — четыре года назад в космопорту, в луче света из люка «Тети». Он буквально схватил деньги и дал деру. Могла ли я его простить?

— Я на самом деле не женщина.

— Так... — нахмурилась я.

Она опустила глаза на свое тело.

— В смысле, физически — женщина. Родилась женщиной. Но я себя так не воспринимаю. Я не такая.

— Вы трансгендер?

— Да.

Я с облегчением расхохоталась:

— Всего-то?

Мне уже приходилось служить с трансами, и никогда это не составляло проблемы, тем более у Внешних, где каждый волен быть кем ему хочется, лишь бы это не мешало другим.

У Внешних смена пола была так же легка и обычна, как омоложение или перемена цвета волос. В Конгломерате, может быть, к этому относились не так просто, но технологией они располагали. Современная медицина умеет перепрограммировать клетки и лепить тело по-новому. Будь у нас время, «Злая Собака» могла бы вырастить мне новое глазное яблоко с оптическим нервом — хотя для воссоединения нервных волокон потребовался бы хирург поискуснее Престона. До последнего времени мы принимали такую технику как должное. Только теперь, глядя на страдающую по упущенному шансу Оконкво, я задумалась о множестве людей, также лишившихся необходимой им терапии. Самые отсталые планеты могли вообще остаться без передовой медицины, ведь к ним больше не заглянут торговые суда. Все будут обходиться тем, что в состоянии напечатать у себя, и теми примитивными навыками первой помощи, какие были у местных. А сердечники, недоношенные младенцы, раковые больные — все они брошены на произвол судьбы. Как жестоко — лишить их помощи современной науки именно тогда, когда она им нужнее всего.

«Злая Собака» покачала головой. Она явилась передо мной в толстом свитере и какой-то вязаной шапчонке с помпоном.

— Нет, ничего не случилось.

— Тогда в чем дело?

— Просто я заметила, что, согласно старым календарям Конгломерата, сегодня сочельник.

— Это что такое?

— Старинный обычай. Праздник неумеренного потребления и обмена подарками в честь рождения человека, осуждавшего накопление личных богатств и имущества.

— Звучит как-то странно.

— Земные традиции при внимательном рассмотрении часто обнаруживают мало смысла.

Я разбросала ногой кучку хрупких опавших листьев.

— Зачем же ты вспомнила этот?

«Злая Собака» улыбнулась.

— Сочельник отмечался в декабре, посреди зимы, когда дни в северном полушарии короче всего и погода самая холодная. Зима — суровое и голодное время. Христиане, как и старые язычники, чей обычай они присвоили, отмечали ее перелом: точку, где выжившие понимали, что полпути сквозь тьму пройдено и впереди свет.

— Значит, это праздник страдания?

— Праздник стойкости и жажды жизни. И еще дня, когда хуже уже некуда.

Я глубже засунула руки в карманы.

— Звучит подходяще.

— Вот и мне так показалось.

Нод поднял две чешуйчатые конечности-шеи и стукнул ими друг о друга, как мы хлопаем себя по лбу ладонью.

— Люди поломаны.

— В каком смысле?

На меня смотрело несколько пар маленьких угольных глазок.

— Люди винят себя не за свою вину. Люди ломаются из-за чужих поступков. Люди слишком много заботятся.

Вблизи Нод пахнул, как опрокинутая в пруд полка с пряностями.

— Что же нам, стать равнодушными?

— Нет, — качнулась одна из голов. — Заботиться, но не ломать себя заботой.

Я перенесла чашку на стол и села. Нод прошаркал ко мне и устроился у моих ног.

— По-моему, я этого не умею.

— Да. Потому люди и ломаются. Но жизнь ломает нас всех. — Он поднял лицо к потолку — словно подсолнечник потянулся к солнцу. — Кто мы есть, определяется способом, каким мы чиним поломки.

Я не сводила глаз с поднимавшегося над чашкой пара.

— Знаешь, а это довольно глубокая мысль.

Нод раскрыл и сложил лепестки ближайшего ко мне лица.

— Философия — другое название механики.

Я провожала взглядом ковыляющего к двери драффа и дивилась, как мало знала одного из самых ценных членов своей команды.

— Значит, та деревня?..

— Как знать. Может, ты когда-то видела что-то похожее, или слышала чей-то рассказ о своей родине, или создала аппроксимацию на основе личных представлений о том, что такое «деревня». — Она шумно отхлебнула коктейль и обратила ко мне клоунское личико с пышными молочными усами. — Суть не в том, как она выглядит, а в том, что выражает. Для тебя это — утрата дома.

Я позвенела ногтем о край кофейной чашечки.

— Итак, сны — это неконтролируемая симуляция символического содержания?

Люси поморщилась.

— Конечно, если тебе нравится изображать ученую зануду.