Журавленок и молнии

как говорят взрослые, которые знают настоящую правду, но не хотят раньше срока огорчать маленького

И никакая машина не поможет, дурак он был, Журка. Думал: тысячи спутников над всей Землей, лучи, волны, пульты с миллионами сигнальных огоньков! Нажал кнопку – и отвел чье-то горе. А как отведешь, если горе делают сами люди? Если кому-то в радость чья-то боль? Если одни смеются, когда другие плачут? Тут все пульты задымят сгоревшими предохранителями, полопаются все сигнальные лампочки и спутники посыплются, как битые елочные игрушки…

Но если будет в тебе хоть капелька сомнения, если в самой-самой глубине души осталась крошка уверенности, что прав ты, а не они, делай по-своему. Не оправдывай себя чужими правильными словами.

Журка отчетливо вспомнил, как дед снимал очки, когда наклонялся над ним. И понял – неожиданно, только сейчас понял, – что дедушкины глаза очень похожи были на Ромкины. Казалось бы, чего похожего? У Ромки – распахнутые, золотисто-карие, с чистыми голубоватыми белками, у деда – водянистые, с красными прожилками, с набрякшими веками и морщинками вокруг. Но смотрели они одинаково: с добротой и постоянным ожиданием чего-то хорошего…

Сын директора зоопарка Генрих фон Кваркус (по прозвищу Генка Петух) быть шутом не хотел, но его назначил на эту должность премьер-министр Лео Гран-Градус. Генрих упирался, говорил, что у него нет чувства юмора, но премьер пожаловался отцу Генриха, и тот пообещал надрать сыну уши: тогда, мол, чувство юмора появится. Что поделаешь, некоторые папаши готовы определить сына даже в шуты, лишь бы должность была придворная.
К своим обязанностям юный шут относился безобразно. Вернее, никак не относился. На голове не ходил, анекдотов не рассказывал и во время королевских обедов не сидел под столом и не кукарекал. Премьер сказал об этом королю, но тот ответил:
– Ну и шут с ним. При такой жизни все равно не до смеха…

В комнате принца сидел насупленный королевский шут. Шуту было тоже одиннадцать лет, и они с принцем учились в одном классе. Но сегодня шут в школу не ходил: по понедельникам он дежурил во дворце.
Такая уж традиция: при дворе должен быть шут.

но все равно он был из «тех». Из тех, которые дежурят в кино, чтобы вытряхнуть у малыша гривенник или дать подножку. Из тех, у кого то ли от курева, то ли от равнодушия лицо будто присыпано серой пылью. Из тех, кто во время хорошего фильма вдруг начинает ржать, когда у тебя в горле щекочет от слез…

– Журка-Журка, что же дальше-то будет? – спросила мама.
«Я не знаю», – подумал Журка, но ответить не решился. Мама сказала с прорвавшейся досадой:
– Сил моих нет с вами… Ну, что ты молчишь? Повернись! Что ты там скребешь?

Эта мысль улучшила Журкино настроение.

Просто у нее сегодня «пфыкательное» настроение.