Декамерон

Изначально запретных тем вообще не существует, как не существует запретных явлений природы. Нравственной оценке могут подлежать лишь способ отражения той или иной темы, мера таланта, такта, культуры и душевной глубины автора, ничего более.

скрытый грех наполовину прощен.

нет книг нравственных или безнравственных, а есть книги, написанные хорошо или же написанные плохо.

Этому счастью воспротивилась судьба, враг счастливых

кто читает, чтобы провести время, тому ничто не может быть длинным, если оно дает то, для чего к нему прибегают.

Рассказы эти, каковы бы они ни были, могут вредить и быть полезными, как то может все другое, судя по слушателю. Кто не знает, что для всех смертных вино — вещь отличная, как говорят Чинчильоне, Сколайо и многие другие, а у кого лихорадка, тому оно вредно? Скажем ли мы, что оно худо, потому что вредит лихорадочным? Кто не знает, что огонь очень полезен, даже необходим смертным? Скажем ли мы, что он вреден потому, что сжигает дома, деревни и города? Также и оружие охраняет благополучие тех, кто желает жить в мире, и оно же часто убивает людей, и не по своей вредоносности, а по вине тех, которые злобно им орудуют. Ни один испорченный ум никогда не понял здраво ни одного слова, и как приличные слова ему не на пользу, так слова и не особенно приличные не могут загрязнить благоустроенный ум, разве так, как грязь марает солнечные лучи и земные нечистоты — красоты неба. Какие книги, какие слова, какие буквы святее, достойнее, почтеннее, чем Священное писание? А было ведь много таких, которые, превратно их понимая, сами себя и других увлекали в гибель.

полагаю, вам известно, что ум человеческий не в том только, чтобы держать в памяти прошедшие дела или познавать настоящие, но что мудрые люди считают признаком величайшего ума уметь предвидеть, при помощи тех и других, и дела будущего.

Ее священнейшее влияние крайне редко обнаруживается ныне между двумя лицами, к вине и стыду презренного любостяжания смертных, которое, помышляя лишь о собственной пользе, осудило ее на вечное изгнание за самые крайние пределы земли.

Амур, с минуты той, как я в него влюбилась,

Во мне ты поселил не мужество, а страх,

Не позволяющий, чтоб я хоть раз решилась

Открыто о моих желаньях и мечтах

Сказать тому, чья власть так страшно проявилась.

Слова, проникая через уши в сердце, воспринимаются им с большей силой, чем многие полагают