Квартирай

Он рассказывал, но не задавливал информацией, он слушал, но не делал вид, что слушает, чтобы наконец начать рассказывать что-то свое, ему действительно было интересно ее прошлое, ее мысли, ее самочувствие, ее желания.

Она старалась быть рациональна, рассуждала, что влюбленность и страсть могут высохнуть, надо смотреть на то, что остается. Остается совместные пространство и время. Саша удивлял Зину тем, что, по сравнению со всеми мальчиками, с которыми она сооружала хоть какие-нибудь отношения прежде, еще и дотиндерские, — он не стремился оттяпать у нее все, не пытался заселиться полностью в ее сознание и эмоции, раскидать по ним свои интересы и привычки. Он занимал мало места, но при этом был отдельным, живым и даже крупным человеком.

Она — тоже на пике скуки с ним — спросила, отчего ей так скучно с ним, да и просто с мальчиками. Что с ними стало. Раньше так не было, а теперь невыносимо. Слава не обиделся. Он открыл новую бутылку, нарезал сыра и объяснил, что дело не в мальчиках, а в Зине самой. Что это она изменилась, а мальчики нет. Им нравится занимать 90% пространства, они так привыкли, мы так привыкли, а тебе не интересно занимать 10%. Мы сгружаем в вас свою сперму и свои смыслы. Ну или хотим сгружать. А эти смыслы вас достали, к тому же у мужиков их часто просто нет, а если и есть, то какая разница, у женщин своих полно, и тебе скучно выслушивать и вынашивать чужие. Зина обняла объясняльщика, ей понравилось и стало яснее.

Встречающиеся Зине мужчины проигрывали женщинам, даже отфильтрованные.

Вторая Зинина тиндерная хорошая знакомая рыжая Лола была смешной и сверхживой. Ее жизнерадостность не соответствовала ее биографии, будто всю ее историю ей подсунули.

Девушки были чувствительней, аккуратней, обходились без прямых оскорблений, но свидания с ними часто превращались во взаимную психотерапию. Зина наталкивалась на изморенных отношениями с мужчинами молодых женщин (в общепринятом понимании очень красивых и сильноуспешных), которые хотели восстановиться в отношениях с другими женщинами. Их Зина понимала. К мужчинам бесполезно было обращаться за подзарядкой. Но все это было энергозатратно, Зина начала уставать от беззаботной избалованности парней и от измученности девушек.

Зинино дружеское окружение в Москве давно превратилось в привычную, уютную, тщательно подобранную семью. Новых людей там не появлялось, любовные отношения или секс ощущались бы инцестом, поэтому еще год назад Зина перенесла то, что называлось личной жизнью, в тиндер. Она сразу ужаснулась тамошнему параду сексизма и объективации. Ей было стыдно поначалу свайпить влево, она понимала, что за любым селфи с голым торсом или вытянутыми уткой губами — засоренная психика и множество комплексов. Свайпить влево — означало выкинуть живую душу на помойку. С другой стороны, она не хотела насвайпить себе проблем.

Купив квартирай и собравшись сделать ремонт, Зина впервые оказалась втянутой в системный национализм вперемешку с крепостничеством. Ей предложили на выбор украинскую или таджикскую бригаду.

х моногороде в каждом поколении была девочка, которая находила себе московского мужа с квартирой в центре. Метро, площадь жилища, количество комнат обсуждались среди населения моногорода.

Еще ей, разумеется, мечталось иметь право голоса в том городе, где она живет, но главное — все равно прописка, потому что она до сих ощущала свою юношескую ментобоязнь. Она еще застала то время, когда в метро, на вокзалах, просто на улице менты зарабатывали тем, что останавливали приезжих и спрашивали у них регистрацию.