Мир мог быть другим

Кеннан суммировал эти качества в понятии «опасной свободы»: то была свобода человека, который «никогда не подчинял свою жизнь потребностям другого человеческого существа»[3].

Во время очередного приема Буллит и переводивший ему Тейер рассказали Буденному о конном поло. Советские кавалеристы не знали этой игры, но американцы объяснили им, как важна она в подготовке войск за океаном. Вскоре Буллит и Тейер начали тренировать две группы красных конников; они были удивлены отличным качеством лошадей, которых Буденный собрал со всей России, даже из Сибири, следуя подробным инструкциям Буллита. Все лето кавалеристы тренировались под началом Тейера; Буллит, получивший от Буденного каштанового жеребца, был судьей на матчах. Потом конников отозвали на маневры и, как понял Тейер, пересадили в танки

«Са­мые благородные слова, которые когда-либо говорились устами человека, оказались проституированы, и самые благородные чувства, которые когда-либо рождались в его сердце, стали материалом для грубой пропаганды, скрывающей простую правду: что эти диктатуры явля­ются тираниями, навязывающими свои догмы порабо­щенным народам», — говорил Буллит[148].

Мы тут все просто колонисты, сделавшие много денег и построившие на этом наш собственный вид снобизма».

И трагично, что Организация Объединенных Наций, созданная либеральными наследниками Вильсона, оказалась не более пригодной для разрешения мировых конфликтов, чем Лига Наций.

Потом это военное поколение называли потерянным, но это неправда: на самом деле пережившие войну и заряженные ею люди были везде — в музыке, в литературе, в политике. На смену скорби пришло стремление вернуться к жизни, оживить себя и мир так, будто войны и не было. Длящееся влияние войны на мирную жизнь, которое хочется и нельзя преодолеть — центральная тема романа Фицджеральда.

война не опустошила это поколение, но наоборот, электризовала

«Как мы выиграли войну и проиграли мир», так называлась самая известная из послевоенных статей Буллита, построенная на печальной аналогии между провальными переговорами Версаля и Ялты.

в мирной цивилизации, свидетельствовал Кеннан, не было достаточно энергии, чтобы это поколение, «электризованное» войной в юности, могло реализоваться в зрелости. И конечно, не найдя применения самым важным из своих открытий военного времени — а открытия эти касались переустройства мирной жизни, — люди возвращались к воспоминаниям о Великой войне, скорбя о ее тяжких людских потерях и о тех идеях, которые тоже оказались погребенными этой войной.

великие державы всегда переделают мир под свои интересы»[48].