См. выше

В новую книгу Тимура Кибирова вошли стихи 2010–2013 годов.
Андрей Немзер
Суть поэзии Кибирова в том, что он всегда умел распознавать в окружающей действительности «вечные образцы». Гражданские смуты и домашний уют, любовь и ненависть, пьяный загул и похмельная тоска, дождь и листопад, модные интеллектуальные доктрины и дебиловатая казарма, «общие места» и далекая звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянская Франция, денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него — с нами) только на одном языке — гибком и привольном, яростном и нежном, бранном и сюсюкающем, песенном и ораторском, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке русской поэзии. Всегда новом и всегда помнящем о Ломоносове, Державине, Лермонтове, Некрасове, Ходасевиче, Мандельштаме, Пастернаке. И — что поделать — Баратынском, Хомякове, Блоке, Маяковском. Не говоря уж о Пушкине.
Много чего хлебнув, ощутив мерзкий вкус страха и греха, зная о всеобщем нестроении и собственной слабости, Кибиров упрямо стоит на своем — не устает благодарить Создателя и пишет стихи. Как в пору прощания с советчиной, когда «некрасовский скорбный анапест», незаметно превращаясь в набоковский, забивал слезами носоглотку. Как в блаженные, но тайно тревожные годы «Парафразиса». Как на рубеже тысячелетий, когда уют дома на улице Островитянова сменялся болью «нотаций», а измотанный мучительной счастливой игрой Амура лирический герой справлял одинокий «полукруглый» юбилей. Как в ликующе наглом Солнечном городе, где «полоумному» стихоплету отведена роль заезжего (то есть чужого и ненужного) Незнайки. Так и сейчас — победно восклицая «С нами Бог! Кара-барас!», заполняя кириллицей поля «А Shropshire Lad», выстраивая волшебный дворец трех поэм, Кибиров остается Кибировым. Случай всякий впереди.