Детская книга

Она много думала о чувствах других людей и анализировала их, и только недавно начала понимать, что другие люди, как правило, этого не делают и не отвечают ей тем же.

Никто мне никогда не верит. Я излучаю неопределенность.

Если она обречена жить в обществе одних женщин, лучше пусть это будет анатомический театр, чем швейный кружок

Они хотели вернуться к земле, к быстрым рекам, плодородным полям, коттеджам среди садов, вьющейся жимолости Моррисовой страны Ниоткуда. Они хотели жить в сельских домиках (настоящих, то есть старинных, из замшелого камня), растить собственные овощи и фрукты, собственный крыжовник, есть яйца от своих кур.

Эти два сюжета были сложены в промасленный, перевязанный веревками сверток. Узлы залиты сургучом. Женщина шла по пустоши, продуваемой ветром, с запечатанным, безмятежным свертком, в котором скрывалось немыслимое, оскорбляющее нравственность.

Джулиану хватило ума и наблюдательности, чтобы заметить: любовь сильней всего, пока она неразделенная.

Он и раньше встречал гневливых людей и знал, что от них надо уйти, иначе они не смогут успокоиться, даже если это нужно им самим.

Слушай меня, юное чудовище. В этом ярко-розовом платье ты бросаешься в глаза.

Любви к прошлому сопутствовал (хотя и не следовал из нее) другой пристальный взгляд назад – интерес к детству и ностальгия по нему. Гесиод писал, что мужчины и женщины золотого века жили сотни лет – в вечной весне, вечной молодости, питаясь желудями великого дуба, дикими плодами, медом. В серебряном веке, о котором написано меньше, детство продолжалось сто лет и люди не взрослели – а потом внезапно старели и умирали. Фабианцы и социологи, писатели и учителя понимали – в отличие от предыдущих поколений, – что дети тоже люди, личности со своими желаниями и разумом. Они не куклы, не игрушки и не миниатюрные взрослые. Многие понимали, что детям нужна свобода, что им нужно не только учиться и вести себя хорошо, но и играть, и бегать, и беситься.
Правда, очень многие из них понимали это лишь из-за собственного стремления к вечному детству, серебряному веку.

Обитатели Швабинга тоже прогрессировали (или регрессировали) и в итоге создали общину святых, художников и любителей природы на горе Истины, Monte Verità, возле Асконы, у озера в Швейцарии. Сюда в 1900 году приехал Густо Грэзер, поэт, который обыгрывал свое имя, означающее «травы», и говорил, что ищет корни – корни трав, съедобные корни, корни слов, корни цивилизаций и гор. Он чурался не только мяса, но и металла, – по его мнению, металл следовало оставить в покое, на месте, в земле, внутри камней. Он жил в пещерах и спал в придорожных часовнях. Его брат, также считавший, что использование металлов – причина существования шахт, шахтеров, сталелитейных заводов, оружия, пушек и бомб, построил себе дом из дерева, используя его естественные формы – разветвления и ответвления. Он жил там вместе с Дженни Хофман, которая вместо пуговиц застегивала одежду на косточки от фиников. Они танцевали в этом доме. Потом Рудольф Лабан водил хоровод обнаженных менад праздновать восход солнца у озера, на лугах. Сюда приезжали Лоуренс и Фрида, Герман Гессе и Айседора Дункан. И анархист Эрих Мюзам, и психоаналитик Отто Гросс, чей отец, криминолог, хотел посадить его в тюрьму за распутство и употребление наркотиков. Все ходили в сандалиях – как паломники, апостолы или древние греки.