Все, что мы еще скажем

— Рукописи не горят, а старые фотографии жалеют даже мыши, — тихо говорит та, которая рядом. МОЯ женщина.

Ты боишься Люськи? — с проницательным смешком осведомляется она.

Я тут же вспоминаю, как назвал Ясину подругу «бульдозером с голубенькими глазками»… нет, не бульдозером, а вездеходом, кажется, но все равно это недалеко от истины. И я неохотно признаюсь:

— Ну да… боюсь. Но прежде всего я просто хочу иметь на тебя эксклюзивные права! И твоя Люсинда, которая если чего захочет, то непременно сделает, сегодня будет тут явно лишней! Но если мы закроем ставни, то, даже когда она будет идти мимо, ничего не заметит…

— О господи!

— …и если Люська захочет войти, ее не остановят не только ставни, но даже противотанковые рвы!..

Я брела неизвестно куда, и меня не оставляло мерзкое чувство, что я напрасно пыталась занять чье-то место. Вытеснить кого-то, лишить законного, заслуженного, отодвинуть плечом… влезть, распихивая локтями… Ввинтиться, как вирус в чужую клетку. Мимикрировать. Притвориться. Прикинуться не той, которая Я. Которая внутри. Которая на самом деле. Однако город был себе на уме. Он видал и не такие виды. И я со своими примитивными потугами только смешила его. Город смотрел на меня и смеялся: всеми окнами, арками дворов, проездами, площадями, перспективами… Он смеялся вот так: ха-ха-ха! Мне же не оставалось ничего, только просить его сжалиться… умолять… Я уже готова была ползать на коленях, поклониться ему — хотя больше всего я желала крикнуть, завизжать, заорать в его надменную рожу: я ненавижу, ненавижу тебя!

Не знаю, вынырнула ли я из этого помрачения рассудка, очнулась ли… скорее, просто перестала препираться с собой, мысленно и наяву размахивая руками и доказывая что-то, чего и сама до конца не понимала… Словом, внезапно я обнаружила себя сидящей на вокзале, куда приплелась точно так, как лошадь приходит в стойло. Я оказалась здесь по привычке. И потому, что хорошо знала только этот маршрут.

Этот город не выносил чужаков. Он был предназначен для своих. Он не принимал нас, приезжих. Понаехавших. Чужих. Недовольных. Неприкаянных. Ненужных. Мы не были его частью. Родившимися в его утробе и под его небом. Впервые увидевшими солнце из его окна. Возвращающимися на его не самые красивые в мире улицы из куда более впечатляющих городов, но все же со вздохом облегчения: его кровное выбирало ДОМ.