Наброски пером (Франция 1940–1944)

Маленькая девочка осторожно открывает коробку с сыром, аккуратно трогает его пальчиком и отдает матери, обрадованно говоря: Maman, il est bien fait [420]. Французы с детства разбираются в еде, в качестве пищи. Их прожорливость отвратительна и в то же время является свидетельством культуры. Еда из банок или из котла просто для утоления голода хороша для любителей Eintopfgericht и других варваров. Кухня — искусство, требующее мастерства. Различение видов устриц, фруктов, мяса, сыров, вина; умение составлять меню требуют такой же культуры, как умение отличать хорошие картины от плохих или умение выбирать литературу для чтения. Один французский рабочий, работающий у немцев, сказал мне как-то: «Месье, люди, которые так едят, не могут быть хозяевами мира

Чем проще мысль по отношению к собственному «Я», чем она искреннее и прямее, когда основывается исключительно на коротких «да» или «нет», к которым она в конечном итоге всегда приходит; когда человек действительно хочет честно поговорить с самим собой, — проще жить. К сожалению, человек носит в себе постоянное и непреодолимое желание играть перед самим собой большую роль, имея не ахти какие способности. Носит в себе целый театр, даже не театр, а ярмарочный балаган, и играет целые спектакли. Зритель в человеке, «Я», воспринимает это самым серьезным образом, бурно восторгается, смотрит растроганно и мнет платок. И не чувствует фальши, потому что облекает свою мысль в слова, наслаждается формой, не чувствуя, что содержание-то дворовое.
Есть в человеке стремление к махровому самообману и снобский страх, чтобы перед самим собой, даже перед самим собой, не выглядеть интеллектуальным простаком. Никто не знает чужих мыслей, а люди чаще всего думают так, будто считаются с принятым мнением. И поэтому лукавят в отношениях с самим собой так же, как и в отношениях с другими людьми. По поводу и без повода. Бася сказала мне однажды: «Тебе легко говорить о простоте мысли, о ее ясности, поскольку ты счастлив». Я ей ответил: «Ошибаешься, подумай, насколько легко я мог бы стать несчастным». Я не ищу счастья, потому что пришел к великой истине, что я его нашел. Мне кажется, я неглубокий и поверхностный и не в состоянии быть станком, ткущим мысли. В любом случае, я не в состоянии быть Плошовским

О чем люди будут думать, когда килограмм сахара перестанет быть историческим событием?