Венера в мехах

Любовь не знает ни добродетели, ни заслуги. Она любит, и прощает, и терпит все потому, что иначе не может. Нами руководит не здравое рассуждение — не достоинства или недостатки, которые нам случится подметить, привлекают или отталкивают нас.
Нас влечет какая-то сладостная и грустная, таинственная сила, под ее влиянием мы перестаем мыслить, чувствовать, желать — мы позволяем ей толкать себя, не спрашивая даже куда.

Отсюда мораль истории: кто позволяет себя хлестать, тот заслуживает того, чтобы его хлестали.

Неужели нет в тебе совсем жалости ко мне?
— Нет! — гордо и насмешливо отвечает она.— Есть только хлыст

И покарал его Господь и отдал его в руки женщины.
Кн. Юдифи, 16, гл. 7.

Только не обманывай меня! У тебя должно хватить демонической силы сказать мне: «Любить я буду одного тебя, но счастье буду дарить всякому, кто мне понравится».

Ты чудесная женщина, но при этом еще наполовину ребенок, тебе нужны игрушки

— Ах, так ведь мы и верны, покуда лю­бим! — воскликнула она. — Но вы требуете от женщины, чтобы она была верна, когда и не лю­бит, чтобы она отдавалась, даже если это и не доставляет ей наслаждения. Кто же более жес­ток, мужчина или женщина? Вы, северяне, во­обще понимаете любовь слишком серьезно и су­рово. Вы толкуете о каких-то обязанностях там, где речь может идти только об удовольствиях.

Красивые, свободные, веселые и счастли­вые люди, какими были греки, возможны толь­ко тогда, когда существуют рабы, которые вы­полняют всю обыденную, повседневную работу и которые, прежде всего, прислуживают им.

Слишком поздно уже я вспоминаю, что в одном из них лежит моя гравюра – Венера. И теперь она у белой женщины там, наверху, вместе со всеми моими излияниями.
Что-то она об этом скажет?
Я слышу, она смеется.
Не надо мной ли?

Вы смотрите на любовь,– заговорила она,– и прежде всего на женщину, как на нечто враждебное, перед чем вы стараетесь, хотя и тщетно, защищаться, но чью власть вы чувствуете, как сладостную муку, как жалящую жестокость. Взгляд вполне современный.