Чумазое Средневековье. Мифы и легенды о гигиене

Богатство и власть в Средние века, как и сейчас, не только создавали вокруг человека нужную ауру, но и на самом деле сильно продлевали его молодость и красоту

Я не зря сделала особый упор на то, что куртуазная любовь была для рыцарей одним из символов принадлежности к числу благородных людей.

Причем тот же наемник мог удачно захватить богатого пленника, получить выкуп, разграбить город, жениться на незаконной дочери знатного вельможи, и его сын, тоже воин, становился уже не безродным наемником, а человеком благородного происхождения, вассалом или даже союзником этого вельможи.

Еще одной важной составляющей любовного подвига было признание рыцарем власти женщины над собой. В обществе, где женщина априори стояла ниже мужчины, это было одновременно и жестом смирения, и важной формальностью – влюбленный рыцарь клялся даме забыть себя, служить ей верно и пожертвовать ради нее жизнью, если понадобится, то есть давал практически те же обеты, что и своему сеньору. «Поэмы, развивающие тему куртуазной любви, – пишет Дюби, – придают особое значение самоотречению, подразумеваемому при служении даме, которое означает служение не равному, не другому мужчине, но низшему, женщине».

Фактически средневековые косметологи работали над тем же, над чем и современные – пытались разгладить клиентам морщины, закрасить седину, очистить кожу, привести в порядок зубы и удалить волосы в неподходящих местах.

Поэтому неудивительно, что в Средние века существовало множество медицинско-косметических текстов (чаще всего арабского или античного происхождения, в переводе на латынь), объясняющих, как очистить лицо и тело от всевозможных несовершенств. То есть процветала, говоря современным языком, не только декоративная, но и терапевтическая косметология.

Мученик, будучи израненным и втоптанным в грязь, все равно оставался прекрасным. Это видно и по средневековой живописи – сцены страданий христианских святых не отличаются особым реализмом, их цель не показать грязь, страх и боль, не внушить страх и отвращение, а наоборот – вызвать у зрителя душевный подъем и восхищение. Мученики обычно грациозны и изысканны, одеты в драгоценные наряды, их прекрасные лица одухотворены или равнодушны – современные зрители часто удивляются тому, с каким безразличием святые в манускриптах взирают на проткнувшее их копье. Это не от бездарности художников, а от того, что изобразить искаженное смертной мукой лицо – значит пойти против правила, лишить героя его внешней, а значит, и внутренней красоты.

Это тысяча лет существования десятков народов на огромной территории. Народов, которые приходили с других континентов, расцветали, вымирали, ассимилировались, уничтожались, захватывали другие народы и т. д. Они сильно менялись за эту тысячу лет, перенимали что-то друг у друга, враждовали друг с другом. И поэтому любые понятия, такие как «средневековая мода», «средневековая еда», «средневековая красота», – очень условны.

Не менее удивительно желание сравнивать всех людей прошлого с представителями современных маргинальных слоев общества. Это касается не только гигиены, но и всего остального – образования, воспитания, моральных и нравственных устоев. Средневековый рыцарь непременно был мужланом, бившим жену и насиловавшим крестьянок, средневековая женщина была забитой рабыней, к тридцати годам превращавшейся в старуху, все были неграмотными, грязными и отвратительно себя ведущими. И почему-то непременно очень маленького роста, гораздо ниже, чем современные люди. А рыцарские романы, учившие защищать слабых, почитать Бога и служить Прекрасной даме, существовали где-то в параллельной реальности. Там же, где и картины с чистыми, наряженными в отглаженные платья людьми. Там же, где философские трактаты, учебники по воспитанию детей, сочинения ученых дам, книги хороших манер, труды по медицине, биологии, географии и прочим наукам.

Средневековье – очень яркое, сочное время, это в некотором роде подростковый период современного человечества, когда максимализм соседствовал с практичностью, а аскетизм с жаждой плотских удовольствий.