Самая быстрая полка

«Мармеладная история» — это набросок, первая и краткая версия автобиографического рассказа «Повелитель евреев», написанного в 1923, а опубликованного — из-за скандального названия — только в 1992 году.
В ней лирический герой, то проваливаясь в сон, то возвращаясь в реальность, едет знакомиться с отцом своей возлюбленной. Он мечется между сном и явью, между возвышенными речами и жаргоном, между чтением Священного писания и звериным поглощением пищи.

Рассказ-плач про матерей погибших солдат в первой публикации назывался просто «Мать». Военный корреспондент Андрей Платонов написал его в 1943 году, на фронте в Смоленской области, выразив свой ужас от войны и недавней смерти сына от туберкулеза.

Луиджи Пиранделло — нобелевский лауреат и главный сицилийский писатель начала XX века. Действие рассказа происходит в генуйской гостинице, которая похожа на саму жизнь: люди приходят в нее на время и проводят это время в суете.

Восемь строчек про будущее величие России. Можно включить в новогодний тост.

Один из ранних рассказов Юрия Олеши был впервые был издан под заголовком «Вещи». Вселенная умирающего Пономарева уменьшилась до размеров комнаты в коммунальной квартире. Все привычные вещи превратились в бесполезные недосягаемые абстракции, остались только лекарства, ложка, свет и обои. Но и они скоро пропадут: ночью у Пономарева начинается бред, и он чувствует, что до рассвета ему не дожить.

Неназванный рассказчик делится впечатлениями от встречи с генералом А.Б.С. Смитом, легендарным руководителем экспедиции против бугабу и киккапу. Этот генерал — самый стройный, ладный и уверенный в себе человек, которого рассказчику доводилось встречать — хранит какую-то тайну, о которой знают, но не говорят знакомые рассказчика. Рассказчик злится, остро переживает свое одиночество и стремится раскрыть загадочный секрет, а генерал собирает себя по кускам после кровавых сражений, в которых ему пришлось участвовать.

Незавершенная повесть Пушкина о поэте, который стыдится приступов вдохновения, и гениальном итальянском импровизаторе, приехавшем покорять российскую столицу. Изумительная русская проза — и, конечно, прекрасные стихи: центральная часть «Ночей» — поэма о Клеопатре, которую через 100 лет после Пушкина дописал выдающийся версификатор (в хорошем смысле!) Валерий Брюсов.

Любимый рассказ Джеймса Джойса и Людвига Витгенштейна — про экспансивного крестьянина Пахома, который бредил гектарами чернозема, — и про то, куда эти мечты привели (спойлер: к башкирам). Помимо сюжета — предсказуемого и в этой своей неумолимости особенно мощного — рекомендуем следить за авторским стилем. Толстой пытался имитировать речь «простых» читателей и все равно сбивался на чисто литературные приемы: ближе к развязке Пахому снится типично толстовский сон — как когда-то Безухову, Левину и другим его благородным персонажам.

Сельский врач едет в соседнюю деревню через снежный буран. Но добирается слишком поздно: больной мальчик покрыт язвами, родители в отчаянии и сознание доктора, который видит свое бессилие, погружается в хаос. Кафка гордился немногими своими рассказами, но «Сельский врач» был одним из любимых.

Очень неполный отчет о греческих похождениях лорда Байрона — немножко полевой антропологии, бахвальства и много про его кошелек: очень даже впечатляющий. «Мои личные потребности весьма скромны (если не считать расхода на лошадей, ибо я плохой ходок), а доходы весьма значительны для любой страны, кроме Англии (я имею столько же, сколько получает президент Соединенных Штатов! или английский министр, или французский посол в Вене и при всех больших дворах — примерно 150000 франков), да еще около 3000000 франков я рассчитываю выручить от продажи поместья» — наверное, не принц, но и не нищий.

Комедия наблюдений в исполнении самого нахального французского классика. За отдельные формулировки ему бы сейчас выкрутили усы, но в чуть переработанном виде мопассановскую философию можно встретить в любом современном селф-хелпе — нынешний горожанин ни за что не держится, ни во что не верит и с возмутительной легкостью относится к взятым на себя обязательствам. Как и в случае с «Милым другом», издевательское описание светского бонвивана хочется приложить к самому писателю; контуры совпадут точно.

Манифест, теоретическая статья и полемический выпад сразу — эссе (какое удобное слово) предсимволиста Иннокентия Анненского начинается буквально с «Я не знаю, что такое поэзия». Начинается, но, по счастью, не заканчивается: этому автору есть что рассказать про греческое самосознание, итальянскую живопись и особенный, оксюморонный русский стиль — точный и условный, аналитический и музыкальный. «Мир, освещаемый правдивым и тонким самоанализом поэта, не может не быть страшен, но он не будет мне отвратителен, потому что он — я»; ни убавить, ни прибавить.

Из главных русских писателей Чехов — вероятно, наименее мистический автор: даже насмешник Тургенев и тот порой заигрывал с паранормальным. Потому и не по себе всякий раз от «Студента» — рассказа, в котором история Петра и Христа непосредственно, как звенья одной цепи, связана со старухой Василисой. Чехов эту свою вещицу очень ценил — а вслед за ним и современные российские методисты, включившие ее в школьную программу.

Переведенная Островским пьеса про ревнивого старика. Пожилой сеньор Каньисарис держит 15-летнюю жену за семью закрытыми дверьми, но та все равно находит способ впустить в дом любовника. Мигель де Сервантес надеялся стать испанским Боккаччо и часто записывал такие бытовые истории.

Если про Аксенова-романиста еще можно услышать разные мнения (на каждого фаната «Острова Крыма» и «Московской саги» найдется свой скептик), то почти все признают в нем великого мастера малой формы. Написанная за ночь «Победа» — один из главных аксеновских шедевров; история шахматного поединка между тонко чувствующим гроссмейстером и его нахрапистым соседом по купе Г.О. Отдельное удовольствие — обнаруживать в этом коротком тексте отсылки к неподцензурной и вполне разрешенной литературе: от набоковской «Защиты Лужина» до «Кентавра» Джона Апдайка.

Где-то в горах на юге Японии есть извилистая дорога, по которой ходит красный рейсовый автобус. Одного из его водителей прозвали Аригато-саном, «Господином Спасибо», потому что он благодарит каждого, уступающего ему путь на серпантине. На сидении за спиной этого водителя разворачивается драма: мать везет дочь в город, чтобы отдать там в публичный дом. Но вежливость и смиренное внимание водителя заставляют ее передумать.

Всеволод Гаршин писал о войне, сумасшествии и зле во всех проявлениях. Даже детская сказка у него получилась похожа на хоррор. Распустившаяся в деревенском цветнике, роза наслаждается солнечным светом и птичьими песнями, но однажды из-под корней ее куста доносится безобразное хрипение: «Я тебя слопаю».

«Политика нормальна, если народ сохраняет голову. Наука и искусство нормальны — если он сохраняет волосы». Метафорическое эссе про частную собственность — заключение сборника «Что стряслось с миром?», в котором Гилберт Кит Честертон защищает интересы рабочих, семейные ценности, свободу и христианскую веру.

В конце 1880-х годов Оскар Уайлд женился на Констанс Ллойд. Для вскоре родившихся сыновей Сирила и Вивиана он начал сочинять печальные метафоричные сказки, среди которых был и «Великан-эгоист». Это история о Великане, который возделывал свой сад и не хотел ни с кем делиться ни растущими там фруктами, ни цветами. Но однажды его поцеловал один из пробравшихся в сад детей, подарив Великану любовь и принятие.

«Холодная осень», как и другие рассказы из цикла «Темные аллеи», — это история о любви. Впрочем, она выделяется на фоне остальных, прежде всего — манерой повествования. Рассказ написан от первого лица; героиня подробно, но слегка отстраненно описывает свой единственный счастливый (хоть и холодный осенний) вечер, когда она назвала своего возлюбленного женихом, а затем простилась — он ушел на фронт.