Madeline Miller

Легко разозлить. Укус смертелен.
— Я ее даже не видел, — едва смог выговорить я. Он вышвырнул тварь прочь, она упала в водоросли. Он сломал ей шею.
— Тебе и не нужно было, — ответил он. — Ее видел я.

В обмен на золото равное моему весу, меня дорастят до возраста мужа. У меня не будет ни семьи, ни имени, ни наследства. Тут даже смерть показалась бы привлекательнее, однако отец был человеком практичным. Мой вес золотом был меньше, чем стоимость роскошных похорон, которые требовала бы моя смерть.

Так я подошел к своему десятилетию сиротой. И так я попал во Фтию.

Его присутствие было будто камешек в сандалии, его нельзя было не замечать.

— Я забрал Патрокла с его занятий. — Мое имя странно прозвучало в его устах, я почти не узнал его.

Я перестал ожидать издевок, скорпионьего жала в его словах. Он имел в виду именно то, что говорил, и был озадачен, если ты не вел себя так же. Некоторые, возможно, страдали от его прямоты. Но разве это не признак своего рода гения — ранить в самое сердце?

Что-то похожее я чувствовал прежде, урывками, когда удавалось побыть в одиночестве — кидая камешки, играя сам с собой в кости или просто мечтая. Но по правде тогда это была скорее радость от отсутствия, чем от присутствия — рядом не было ни отца, ни мальчишек. Я не был голоден, не был измотан и не был болен.

Это же чувство было другим. Я вдруг понимал, что улыбаюсь так широко, что щеки болят, и, кажется, даже кожа головы готова слететь. Язык двигался быстро, будто убегал от меня, опьяненный свободой. Это, и это, и это еще нужно было сказать. Перестало страшить, что я говорю слишком много. Не нужно было переживать, что я слишком тощий или слишком медленно бегаю. Это, и это, и это! Я учил его кидать камешки, он учил меня вырезать из дерева. Я чувствовал каждый нерв своего тела, каждое дуновение ветра на коже.

Дружба нахлынула на нас, как весенний поток, низвергающийся с гор.

— Она хочет, чтоб ты стал богом, — сказал я ему.

— Я знаю, — замешательство отразилось в его лице, и несмотря на все, на сердце у меня посветлело. Так это было по-мальчишески. И так по-человечески. Родители, что делать, снова родители.

будто пил его взглядом — его яркие волосы, мягкий изгиб губ.