Виктор Хинкис

– А ваш хозяин что за человек? — спросил Джордж.

– Славный малый. Иногда, правда, зверь зверем, а так ничего, славный малый. Знаешь, что он сделал на Рождество? Принес ведро виски и говорит: «Пей, ребята, вволю. Рождество бывает раз в году».

Рослый поглядел куда-то мимо Джорджа.

– У нас люди редко друг друга держатся, — сказал он задумчиво. — Не знаю почему. Может, в этом проклятом мире все боятся друг друга.

– Вдвоем куда лучше, — сказал Джордж.

– Нет, не нравится мне здесь, – повторил он. – И я сам убрался бы отсюда с превеликим удовольствием. Вот только накопим малость деньжат и непременно уйдем, доберемся до верховий Миссисипи и станем золото мыть. Может, будем тогда зарабатывать по нескольку долларов в день, вот и накопим.

Уважаемый редактор, – медленно начал Рослый, – я читаю ваш журнал уже шесть лет и уверен, что он самый лучший. Мне нравятся рассказы Питера Ранда. По-моему, он ловко заливает. Печатайте побольше таких штук, как „Черный всадник“. Я не мастак писать письма. Просто решил сообщить всем, что за ваш журнал не жалко отдать пять центов

Старик не ответил. Снова наступила тишина. Она словно выползла из ночной тьмы и заполонила барак

Бывало и нехорошо шутил, он ведь такой простак, что и постоять за себя не умеет. У него ума не хватает даже на то, чтобы понять, что над ним издеваются. Вот я и потешался вовсю. И мне казалось, что я прям чертовски умный против него. А этот дурачина делал всё, что ни скажешь. Вели я ему влезть на скалу, так он бы полез. В общем, надоело мне его доводить. Ведь смешно — это когда парень понимает, что ты над ним подтруниваешь, и потому злится. А тут — чего? Он никогда не злился, вообще никогда. Бывало я и дубасил его, а этот дылда, который мог голыми руками переломать мне все кости, ни разу даже пальца на меня не поднял, — в голосе Джорджа зазвучало раскаяние. — Сказать тебе, с чего я перестал над ним издеваться? Однажды мы с парнями стояли на берегу Сакраменто, болтали о том о сём, и я себя воображал таким прям остроумным. В общем, поворачиваюсь я к Ленни и говорю: давай, прыгай вниз. И он прыгает. А плавать–то он — ни в зуб ногой, ни разу даже рукой не махнул, так и пошёл ко дну и почти уже потонул, когда мы его достали. И меня же ещё и благодарил, что мы его вытащили. Напрочь забыл, что это я велел ему прыгнуть. После того я завязал с потехами.

Они замолчали. Смотрели друг на друга, поражённые. То, во что они никогда по–настоящему не верили, вдруг стало возможным.

— Мышка? Живая мышь?

— Не–а. Мёртвая мышка, Джордж. Я не убивал её. Правда! Я нашёл её. Я нашёл её уже мёртвую.

— Как подумаю о той распрекрасной жизни, какая могла бы у меня быть, если б не ты, — вздохнул он, — это ж с ума сойти! Нет, не видать мне покоя.

— А мы — совсем другое дело. У нас есть будущее. У нас есть с кем поговорить, есть кто–то, кому на нас не наплевать. Мы не станем рассиживаться по барам, спуская наши денежки только потому, что нам некуда больше податься. Любой из этих парней может попасть в тюрягу, он может напрочь там сгнить, и никому не будет до него дела. Но не мы.