Арье Элкана

А.Кугель охарактеризовал путь Мейерхольда в нескольких
предложениях: «Когда я закрываю глаза и воссоздаю в памяти
все виденные мною постановки, то совершенно отчетливо
чувствую, что везде он как будто разоблачает «внутренний
город», по гоголевскому выражению, где все или дрянь и
бессмыслица, или трагический маскарад, где под внешней
видимостью красивой согласованности — дисгармония и суета,
и где на всем... сидит... плюгавенький чертенок и дразнит
длинным, красным, острым... языком!»

участия в постановке
пьес «Рычи, Китай!» или «Окно в деревню»,

Если
исключить
совершенно
незначительные,
конъюнктурные уступки строю — вроде участия в постановке
пьес «Рычи, Китай!» или «Окно в деревню», — он, как ни
старался, никак не мог попасть в ногу с серой театральной
массой, шествовавшей в царство соцреализма.

Идут политические процессы, забирают в тюрьмы близких
и друзей, а жизнь продолжается как ни в чем не бывало. Даже
еще бравурнее. (Самые остроумные, самые музыкальные,
самые жизнерадостные советские кинокомедии созданы в 1935
—1939 гг.)
Советское население жило и трудилось в стране, которая
уничтожала на их глазах лучших. Несмотря на очевидные
несуразности, народ продолжал пользоваться благами этой
жизни, даже еще жаднее, чем прежде. Тот пир во время чумы,
который так тонко изображал Мейерхольд, охватил всех сколько-
нибудь мыслящих граждан страны Советов. Где-то в глубине
души они сознавали, что вот-вот придет и их черед, надеясь в то
же время — а вдруг пронесет.
Сам способ существования Личности в СССР, особенно
тридцатых годов, накладывал на нее, хотела она или нет, печать
трагической обреченности.

1938 году Мейерхольд говорил И.Эренбургу, что «спор
идет не о старых и новых формах в искусстве, а об искусстне и
о подделке под него».
В 1936 году Мейерхольд сетовал, что «великий зритель,
тот, что рождает великого драматурга или режиссера, почему-
то... исчез».

Ретроспективно можно
смело утверждать, что, несмотря на всевозможные
государственные препятствия (цензура государственная и
церковная, произвол центральной и местной властей и т.д.),
свобода духа в период царствования Николая 2 была почти нео-
граниченной. Во всяком случае, репрессии не шли дальше
запрещения или требования переделок художественных
произведений. На личность художника репрессии
распространялись весьма редко. Этого нельзя сказать о
«конституционной
свободе»
советского
строя.

Пикассо и абстракционисты — в живописи, Джакометти,
Архипенко, Мур — в скульптуре, Шенберг и додекафонисты — в
музыке, Крэг и Мейерхольд — в театре, — все они совершали
попытку расшатать двухсполовинойтысячелетнюю культуру ради
новой эстетики.

Русские просветители видели в театре мощное средство воспитания
масс. Он должен был учить стремлению к идеалу, указывать путь к
смыслу жизни.

момент, когда победа досталась противникам идеи
единственности, неповторимости каждого индивидуума, —
русское искусство погибло.

Мейерхольд по приглашению
Иды Рубинштейн приехал в Париж (1912г.) ставить для нее
пьесу Д'Аннунцио «Пизанелло»,