Дмитрий Набоков

Без сомненья, подход Пнина к своей работе был дилетантским и легкомысленным: он полагался на

источал обезоруживающее, старомодное обаяние,

брюшко начинает колыхаться; вот и колышется

знаю, замечено ли кем-нибудь прежде, что обособленность есть одна из важнейших черт жизни. Без покрова плоти мы умираем. Человек существует лишь постольку, поскольку он отделен от своего окружения. Черепная коробка — это как бы шлем астронавта. Снимешь ее — погибнешь. Смерть есть разоблачение

в сверкающем мире, который, казалось, припоминался еще ярче оттого, что был сметен одним ударом истории

и ты можешь шалить сколько хочешь, и даже можешь делать с кукольным Папой все, что тебе вздумается, если полагаешь, что он бьет куклу-Маму в своей спаленке, когда у них там гаснет свет.

Странность! – сказал Пнин. – Превратности славы! В России, я помню, все – и маленькие дети, и полнозрелые люди, и врачи, и адвокаты, – все читали его и перечитывали. Это не есть его лучшая книга, но о'кей, о'кей, я буду ее брать.

был, я вспоминаю, великолепный летний день, и мы играли, играли, играли, пока все двенадцать мячей не были утрачены. Вы также будете вспомнить прошлое с интересом, когда старый

– О, вы должны поедать больше, намного больше, если вы хотите быть футболистингом.

после побега из ленинизированной России и завершения в Праге высшего образования