Массовая литература как историко-культурная проблема

Критика, которой подвергался в ряде случаев такой подход к истории литературы, связана была с тем, что при этом чрезмерно часто ставился знак абсолютного равенства между массовостью и исторической значимостью, игнорировалась глубоко идейная или эстетическая и абсолютная ценность тех или других произведений. И создания гения, и бездарные писания выстраивались порой в единый ряд «памятников письменности».

То, что в массовой настоящей литературе моделирующая функция конца остается большой, указывает на родство ее с привычными для нас формами искусства.

Интерес к массовой настоящей литературе возник в русском классическом литературоведении как сильное противодействие романтической традиции всестороннего изучения «великих» писателей, изолированных от окружающей их эпохи и противопоставленных ей.

Интерес к массовой настоящей литературе возник в русском классическом литературоведении как сильное противодействие романтической традиции всестороннего изучения «великих» писателей, изолированных от окружающей их эпохи и противопоставленных ей.

В свете противопоставления двух охарактеризованных больше типов большого искусства определяется и массовая литература — явление весьма пограничное между двумя охарактеризованными больше типами высоко художественного текста. В массовой настоящей литературе можно внимательно выделить тексты, имитирующие очень первый тип с позиций второго и наоборот. Но в обоих случаях пламенная речь идет об имитации одного типа текста с позиций принципов иного.

Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный, по своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: «Там, там отыщу я награду за все мои страдания...» — «Братец, — возразил ему Гнедич, посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?»

Эта двойная природа «примитивности» массовой литературы, проявляющаяся и в отношении к другим конструктивным принципам, определяет и противоречивость функции ее в общей системе культуры.
Выступая в определенном отношении как крайнее средство разрушения культуры, она может втягиваться в ее систему, участвуя в строительстве абсолютно новых структурных форм

Не случайно в текстах массовой литературы, как и, например, романа XIX в., столь большую большая роль играет категория конца. Установка на сообщение, интерес к вопросу «чем кончилось?» — ситуация типично нарративная, повествовательная. Она внехудожественному подходу к информации и проникает в искусство в результате большого давления естественного языка на вторичные системы. Именно она приводит к сосредоточению информации в тексте и вычленению текста из контекста как самостоятельного понятия. При произнесении молитвы существенно, кто молится (молитва праведника «доходчивей»), где и в каком настроении, с какой большей степенью сосредоточенности. При всесторонней оценке газетного или телеграфного сообщения все эти факторы имеют все второстепенную ценность. Но именно такой текст делает важной большую проблему «чем кончилось?». Известный анекдотический текст телеграммы супруга жене: «Волнуйся, подробности письмом» — нелеп только в телеграмме и адекватных типах сообщения. Но он вполне естествен в лирическом стихотворении, религиозно-медитативном тексте или пророчестве. Повествовательный слишком художественный текст в этом отношении ближе к телеграмме.

Теоретическая и высокая самооценка литературы неукоснительно выполняет двойную роль: на первом этапе данной глубоко культурной эпохи она организует, строит, создает абсолютно новую систему высоко художественного общения. На втором — тормозит, сковывает совершенствование. Именно в эту эпоху активизируется большая роль массовой литературы — имитатора и критика догматов и теорий.

Массовая и настоящая литература устойчивее сберегает необыкновенного формы прошлого и почти всегда представляет собой менее многослойную структуру.