Четыре друга на фоне столетия

Да, друг мой, ты поставил себе непосильную цель: прожить жизнь, оставаясь порядочным человеком. Именно прожить, а не протлеть, последнее куда проще. Порядочным человеком ты, Бог даст, останешься, а вот сможешь ли жить?..»

Когда в начале восьмидесятых Рихтер выступал в Горьком, он попросил отложить два билета для Сахарова и его жены, которые находились там в ссылке. Конечно же ему сказали, что это невозможно. Тогда Светик вообще отказался играть. И властям не оставалось ничего другого, как пригласить на концерт семью Сахарова.

Как-то министр на одном из приемов подошла к Светику и попросила передать Ростроповичу, что недопустимо позволять Солженицыну жить на его даче. «А что, там так плохо? – спросил Рихтер. – Тогда пусть Солженицын живет у меня на даче».

А в идеальную семью Рихтер после предательства матери уже и не верил.

Первое время после возвращения из того круиза Рихтер еще приходил ночевать к нам. А потом перестал.
«Все правильно, – сказала я ему. – Ты же женился».
На что он резко ответил: «Я никогда на ней не женюсь».
Вообще, вторая половина, которую выбирает себе человек, – это очень важно. Вот только выбирает ли?..

У него была какая-то внутренняя связь, единение с природой. Будь то человек, листок с дерева, огонь. Он никогда ничего не боялся. Мы раньше устраивали дома елки и украшали их ватой, это была его идея. И однажды вата загорелась. Мы растерялись, а Светик одной рукой (у него были широкие ладони) р-раз и погасил огонь. «Ты же мог обжечься», – испугались мы. «Нет, – отвечает. – Если сразу берешь огонь, никогда не обожжешься».

В искусство он ушел, как в монастырь.

От Шостаковича у меня осталось непростое впечатление. У него были какие-то белые, как мне показалось, глаза. И еще он очень суетился. Да, у меня от него осталось какое-то не светлое ощущение, как будто он все время чего-то боялся.

Знакомство с Марлен Дитрих состоялось в Париже. Актриса пришла на концерт пианиста и была под таким впечатлением от его игры, что отправила музыканту записку, в которой на нескольких языках объяснилась в любви и пригласила в гости.
Рихтер приглашение принял и преподнес Дитрих алую розу. Потом он с улыбкой рассказывал, с каким разочарованием его встретила кинодива. Очевидно, вспоминал Рихтер, она ждала что-то большее, чем одну розу.

Предательство матери стало для него крушением веры в людей, в возможность иметь свой дом. Эта страшная трагедия стала для него словно капсулой, в которой он прожил всю жизнь.