Роскошь изгнания

Клайв жил в одной из сонных деревушек, столь типичных для соседних с Лондоном графств. По крайней мере, они выглядят сонными. На деле же в них кипит жизнь: люди тут варят джемы, пишут на «Радио Таймс» о вчерашних вечерних передачах, делают перманент и вонзают друг другу нож в спину.

Но в конце концов, может быть, неискренность так же хороша, как подлинное чувство, если люди при этом счастливы

На свете столько разнообразных форм изгнания, сколько людей.

Когда между вами все кончено, можно поддерживать цивилизованные отношения, но подлинная теплота уходит навсегда.

Люди многим дорожат как бесценным воспоминанием, то есть пока не достанешь чековую книжку. И тогда просто удивительно, насколько быстро они забывают о сентиментальности.

Таков заразительный пример итальянцев, которому мы следуем и всегда следовали со времен Байрона и даже раньше. Кое-кто из нас презрительно фыркает: мол, им не хватает сдержанности цивилизованного человека, однако в глубине души не может не завидовать их природной анархии.

Подозрение в предательстве вызывает те же чувства, что любовь: ту же боль и невозможность потери.

Какое удовольствие возиться с малышами, когда оборотная сторона этого удовольствия ложится на других.

Могильные камни, торчавшие, как пьяные, под разными углами на церковном кладбище, казалось, так поставлены изначально, да-да, словно чтобы дать понять, что сама смерть – это нечто живописное и малость абсурдное.

В тот момент мне показалось, что любовь мужчины к собственной дочери должна со временем не просто становиться меньше, но окончательно умереть.