Доброй ночи, любовь моя

Она сама была как дом. Сложена из тишины, огорожена стеной.
Будто слова требовали времени, чтобы родиться, пробиться сквозь нее наружу.
И люди от этого уставали.
Ни у кого не хватает терпения дождаться от нее хоть слова.
Некоторые считали это признаком застенчивости. Другие – наглости

Дом был словно замурован в тишину, прохладную, плотную, точно изоляция. Тишина жила в камнях, в фундаменте, в стенах, даже солнечный жар августовского дня был пропитан ледяной тишиной.

Она, сорокапятилетняя женщина с лишним весом, боялась, что он угадает отчаяние в ее манере сжимать колени.

Уже с порога она уловила тот особый запах, предвещающий, что жизнь человека на исходе. Она сразу поняла это. Флора не смогла бы описать запах, но он пропитывал там все.

Наивный оптимизм этой женщины как птичье чириканье.

Она приносила ему завтрак в постель, он просыпался и слышал, как она деликатно скребется в дверь.

Отец пожевал губами, потом сжал их, так и не сказав ни слова.

Она потянула носом воздух.

арыла.
А твоя мамаша была из бродяжек. Поэтому она и не сопротивлялась. В ней чувство вины намертво засело, клеймо бродяжки стояло на ней. Раз он ее по губам ударил, до крови разбил. Мы с Сив в окно видели. «Побродяжка чертова!» – орал он, а она стояла перед ним босая, полуголая. А она ведь согласна, сказала я Сив.

нимали...
Она пыталась меня купить. А тот, кто покупает, всегда находится в слабой позиции.