Зов Ктулху (сборник)

Описать Тварь не представляется возможным – ибо нет языка, способного передать такую бездну вопящего и не удерживающегося в памяти безумия, такого категорического несоответствия всем законам материи, энергии и космического порядка.

Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху

«Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’лайх вгах’нагл фхтагн»

Затем случился шторм 2 апреля, и сознание Йохансена начало затуманиваться. Он ощущал лишь призрачное вихревое кружение в бездне времен, бешеную скачку сквозь крутящиеся вселенные на хвосте кометы, истерическое метание из бездны на луну и обратно в бездну, сопровождавшиеся хохотом веселящихся древних богов и зеленых, обладающих перепончатыми крыльями, гримасничающих бесов Тартара.

Их разновидность свободомыслия не понравилась Картеру; он видел, что большинство из них, уподобившись отвергнутому лжесвященству, не могли вырваться из заблуждения, что жизнь имеет еще какой-то смысл, помимо того, который вкладывают в нее люди; что они запутались в собственных противоречиях и при всем радикализме суждений не в силах обойтись без идолов в виде строгой морали и долга, а их вера в свободу исключает красоту; что, с искаженным восприятием и фанатично приверженные иллюзиям правосудия, личной свободы и общего единообразия, они отбросили старые знания вместе со старыми верованиями, не сумев уяснить, что эти извечные ценности – единственные мерила добра и зла и маяки надежды в бессмысленном космосе, хотя об этом вопила вся открытая и познанная ими Природа. Без них жизнь постепенно лишалась для отвергателей какого-либо интереса и цели; стремясь побороть овладевшую ими скуку, они обратились к суетному, их наигранная деловитость перемежалась столь же искусственным возбуждением, пристрастием к варварским зрелищам и буйным, грубым забавам. Однако разочарование наступало слишком быстро и доходило до отвращения; их отрадой стали желчные насмешки над миром и придирки к общественному строю. Отвергатели никак не могли понять, что их убогие принципы столь же противоречивы, как и боги их предков, а минутное наслаждение сулит скорую гибель. Спокойная, вечная красота достижима лишь в снах, но мир лишил себя этого утешения вместе с отринутыми тайнами детства и невинности.

Им не приходило в голову, что красота неотделима от гармонии и достижима лишь в идеале или в видениях, а не в бессмысленном пространстве; не думали они и о том, что без сновидений и воспоминаний человечество не смогло бы противостоять окружающему хаосу. Они оказались неспособными видеть, что добро и зло, красота и уродство есть узоры бесконечного орнамента и приобретают смысл лишь в связи с ним, и связь эта испокон веков обеспечивала нормальную жизнь и давала нашим предкам возможность думать и чувствовать; каждый народ и каждая цивилизация вплетали свои узоры в гигантский гобелен мирового порядка. Эти отвергатели не желали слушать об извечных ценностях и сводили бытие к грубым и примитивным инстинктам, а сами влачили убогое, никчемное существование, но при этом гордились своим здравомыслием, полагая, что избежали каких-то смутных соблазнов. Это была жалкая иллюзия, ибо соблазны никуда не исчезли и всего лишь на месте старых идолов появились новые; страх сменился своеволием, а слепое навязанное благочестие – анархией.

Он с горечью узнал, что эти напыщенные люди для оправдания реальной жизни используют старинные предания, которые их же хваленая наука опровергает на каждому шагу.

Он сделался чем-то вроде адепта юмора, ибо еще не осознал, что даже юмор не нужен бестолковой Вселенной, не признающей логики, но и не имеющей ей достойной замены.

Он стал искать спасения в иронии и с усмешкой воспринимал сумасбродные фантазии, сознавая, что в обыденной жизни таких сумасбродств и нелепостей ничуть не меньше, однако они напрочь лишены красоты, а в веренице происходящих событий нет ни цели, ни смысла

а между тем бессмысленный мир по-прежнему скрипуче вращается вокруг своей оси, то превращая ничто в нечто, то низводя нечто до ничто