Мы, животные

Подросток знает, что после потрясения этой ночи его братья будут обходиться друг с другом с долей официальности, с уважением к достоинству: если один случайно осыплет другому ноги снегом или заденет лопатой пятку, он попросит прощения. Прислушайтесь, и вы услышите их тихие слова, плывущие к дому. Прости, братишка, виноват. И, секунду спустя, отклик: Не за что, братишка, не за что

Мать садится на крышку унитаза и смотрит, как отец моет их сына. Одежда лежит у нее на коленях. Сын не желает с ней говорить. Она смотрит на него, и ей хочется ему сказать, что он может обратить на нее всю свою ненависть; она примет ее на себя, если ему так нужно. Прислушайтесь, прислушайтесь внимательно, и вам станет ясно, что она молча говорит именно это. Подросток не может не слышать.

Отец насвистывает и напевает; так он прощается

Прислушайтесь, как она это сказала: мальчики, как быстро и с какой полнотой сын, лежащий в ванне, оказался исключен из этой категории; поймите, как сильно подросток хочет быть там, с братьями, делать, что велено

Может быть, все эти слова были для них, чтобы они открыли сами себя и открыли меня

Манни и Джоэл кричали, вопили, зубоскалили, и деревья вторили им эхом.

Хрен с ними, пусть гавкают.

Может, это и правда. Может, я и правда один такой на свете

Взгляните на меня — как мне надоела эта погрузочная платформа; как мне надоел этот снежный час

.

Котята царапались и толкались в общей куче; некоторые, казалось, спали с соском во рту; уродливые это были существа, готовые на все.

— Через сколько, интересно, они забудут, что они родня, начнут драться и трахать друг друга? — спросил Манни. — Через сколько они нападут на самого слабенького?

Оба ухмыльнулись, подразумевая меня — неженку, самого слабенького в нашем помете; когда-то мы были такими котятами — тремя пушистыми, тремя теплыми. И мы дрались до крови из-за миски молока. Как нападают на слабенького, я знал очень хорошо

Вот так же наша Ма нам говорила, когда мы о ней беспокоились, — обещала поесть потом.

Я пожал плечами. На нем были вельветовые брюки, и мне захотелось провести ногтем по его бедру

Вода переметывалась через себя, била, брызгала, завораживала, и я старался сосредоточиться на одной какой-нибудь ее частичке — каждую крохотную волну представил себе жизнью, которая далеко отсюда родилась, в высокогорных истоках, и долгие мили плыла, неслась, проталкивалась вперед, пока не появилась здесь, перед моими глазами, и теперь без колебаний эта волна, эта жизнь бросалась вниз с утеса. Я хотел и свое тело отдать этой быстроте, хотел почувствовать скользящую мощь и тягу течений, хотел, чтобы меня метнуло со всего размаха на скалы внизу, — я хотел, чтобы Папс меня отпустил и я умер