Самое ужасное путешествие

Я искренне завидую тем, кто только собирается прочесть «Самое ужасное путешествие». Вас ждет замечательное приключение длиной более пятисот страниц, и когда оно закончится, вы изменитесь навсегда. Возможно, эта книга станет для вас своего рода точкой отсчета — именно потому, что это не рассказ писателя о чьем-то путешествии, а свидетельство непосредственного участника событий.

Воистину, человеку в беде закон не писан

Кто-то сочтет вас за безумца, и почти все спросят: «А зачем?» Ибо мы – народ лавочников, а ни один лавочник не поддержит исследование, которое не обещает ему барыш в течение года. И вы почти в одиночестве потащите сани, но те немногие, что впрягутся рядом, не будут лавочниками, а это многого стоит. И если вы отправитесь в свое зимнее путешествие, то вознаграждение вам обеспечено – до тех пор, пока единственным, чего вы желаете, будет оставаться яйцо пингвина.

Править собачьей упряжкой дьявольски трудно! До того, как я начал этим заниматься, мой лексикон не посрамил бы даже воскресную школу, но теперь... Если бы не воскресная школа, я бы мог многое порассказать...

Здесь, укрытые торосами от ветра, резвящиеся тюлешки смогут вволю гоняться за своими хвостами.

Я думаю, писал Уилсон, что все мы обдумывали планы возвращения без палатки, с одним лишь брезентовым полом, на котором тогда лежали. В тот момент, конечно, разговаривать было невозможно, но позднее, когда пурга стихла, мы рассудили, что сможем ночевать в вырытых в снегу ямах, прикрытых сверху палаточным полом. Вряд ли кто-нибудь из нас в душе серьезно верил, что при таких низких температурах, в нашем тогдашнем состоянии обледенения, мы можем дойти до цели, передвигаясь подобным способом, но никто не выразил ни малейшего сомнения

понадобилось несколько дней, чтобы мороз одолел нас. Что он нам уготовил, я понял однажды утром, в полной боевой готовности вылезши из палатки. Мы уже позавтракали, в относительном тепле палатки влезли в обувь, изготовились к старту... Выйдя наружу, я поднял голову, желая осмотреться, и... не смог ее опустить. Пока я стоял — секунд пятнадцать, не больше, — моя одежда окаменела на морозе. Четыре часа я с вытянутой шеей волочил сани; с тех пор, выскочив наружу, мы спешили принять рабочую позу, прежде чем одежда успеет замерзнуть.

Что бы ни делал пингвин, все окрашено его индивидуальностью, он жизни не пожалеет, лишь бы увидеть что-нибудь интересное.

Что бы ни делал пингвин, все окрашено его индивидуальностью, он жизни не пожалеет, лишь бы увидеть что-нибудь интересное

Часто говорят о смерти как о подвиге... Это заблуждение — умереть легче всего; доза морфия, прыжок в приветливую трещину — и вот он, блаженный сон. Труднее продолжать жить...