Гений христианства

Но речь пока не об этом: нас сейчас интересует лишь драматическое воздействие страстей. Христианство, рассмотренное как страсть, дарит поэту несметные сокровища. Эта религиозная страсть тем более сильна, что враждебна всем остальным и должна заглушить их, дабы не погибнуть. Как все великие чувства, она исполнена серьезности и печали; она уводит нас под сень монастырских стен и в горы. Красота, которой поклоняется христианин, — не бренная красота: это та вечная красота, ради которой ученики Платона спешили

Глава восьмая. Христианская вера, рассмотренная как страсть
Христианская вера не только увеличивает игру страстей в драме и эпопее, но и сама является своего рода страстью, которой ведомы восторг, пыл, стоны, радости, слезы, влечение к светскому обществу либо тяга к уединению

Воистину христианство освещает пучину наших страстей ослепительным светом; недаром именно его проповедники изобразили смятение сердца человеческого с наибольшей силой и живостью

Остережемся, однако, думать, что, открывая нам основания, на которых зиждутся страсти, христианство лишает жизнь очарования. Оно не только не призывает нас все познать и все испытать, тем самым искушая воображение, но, напротив, окутывает мраком и сомнением вещи заповедные, превосходя в этом отношении неосторожную философию, пытающуюся постичь все тайны человеческой природы и исчерпать все проблемы.

Милосердие сообщает добродетельным страстям божественную пылкость. У древних чувства не переступали могильной черты. На пороге смерти друзья, братья, супруги расставались навсе

Христианство выявило двойственность нашей природы, показало противоречия нашего существа, обнажило возвышенные и низменные стороны нашего сердца; в нем, как и в нас, множество контрастов, ибо оно поведало людям о Богочеловеке, младенце — властителе миров, творце земли, выходящем из лона земной женщины. Эта особенность христианства, как нам кажется, лишний раз подтверждает то, что оно является по преимуществу религией дружбы, ведь дружба зиждется не только на сходстве, но и на противоположностях.

Из их сочетания родилось поэтическое великодушие, или благородство, род страсти (ибо у рыцарей оно переросло в страсть), совершенно неведомый древним.

Глава первая. О том, что христианство изменило соотношение страстей, изменив представления о пороке и добродетели

Религия, исполненная таких красот даже в глазах своего противника, заслуживает почтения, а не насмешек. Античность не создала ничего столь же трогательного, ибо не имела подобной веры. Политеизм, совершенно не пытавшийся смирять страсти, не мог вызвать ту душевную борьбу, что так хорошо знакома всем чтящим закон Евангелия, борьбу, что порождает наиболее трога

В чем секрет этого очарования древних и отчего, например, «Венера» Праксителя, совершенно нагая, пленяет не столько наши взоры, сколько наш дух? Оттого, что существует прекрасный идеал, связанный не столько с материей, сколько с душой. Любовь к нему охватывает не плоть, но лишь дух, и он загорается желанием слиться воедино с шедевром. Всякое земное вожделение угасает и уступает место божественной нежности: пылкая душа обвивается вкруг любимого предмета и одухотворяет все вплоть до грубых слов, в которые принуждена облекать свой жар.