Белая горячка. Delirium Tremens

Блаженны богатые. Ибо чем бедные могут помочь ближним своим? Что подадут они нищему, каким лекарством вылечат немощного? Если брат ваш болен гриппом, чем, кроме лекарств, исцелите его? А кто даст лекарство без денег? Так что не богатство во зло. Зло в употреблении им.

Блаженны богатые. Ибо чем бедные могут помочь ближним своим? Что подадут они нищему, каким лекарством вылечат немощного? Если брат ваш болен гриппом, чем, кроме лекарств, исцелите его? А кто даст лекарство без денег? Так что не богатство во зло. Зло в употреблении им.

не думайте о том, чего не может быть, а принимайте то, что есть.

– Господи, – укоризненно сказал он, – тебе же арамейским языком было сказано: «Не вводи нас во искушение», а ты что творишь?
– Все, что можно, я уже сотворил. А делать что-то надо. Вот я и искушаю. А потом тем, кто искусился, отмщаю. Такая у меня на ближайшую вечность работа.

После обеда Мэна позвали на собеседование с Добродушным. Мэн добросовестно изложил Добродушному извилистый путь прихода к алкоголизму, не забыв упомянуть, что действия человека наполовину состоят из генотипа и наполовину фенотипа. То есть от наследственности и внешних обстоятельств. Которые, к несчастью, сложились не в пользу Мэна. Короче говоря, смесь имманентного и трансцендентного и привели Мэна к его нынешнему печальному состоянию. А в конце добавил для убедительности:
– Водка проклятая довела. Несчастный я человек. И что делать, не знаю. За что наказываешь, Господи? – и пустил неискреннюю слезу.
– Очень вы, алкоголики, любите жалеть себя. Все виноваты, а вы чисты. Так?
– А как же? Болезнь, она и есть болезнь. Неизлечимая.
– Это да. А скажите, вообще не пить вы не можете?
– Как так, как так? – возмутился Мэн. – А как без водки справиться с суровыми мерзостями бытия?
– А вот тут мы вам поможем. Соответствующие лекарства подберем. Физиотерапия, правильное питание, прогулки на свежем воздухе, благотворное влияние семьи. У вас, насколько мне известно, трое детей и пятеро внуков. Есть работа. Вы уважаемый человек. Чего вам еще надо? Вам вообще незачем пить.
Мэн смахнул свою неискреннюю слезу и гордо выпрямился:
– Без алкоголя я теряю одну из степеней свободы! И это мне, как Человеку, очень обидно.
– А с алкоголем вы свободны?.. Вы же целиком зависите от него. И грош цена вашей свободе. Вы – раб. Причем по доброй воле. С каких лет вы пьете?
– С тринадцати.
– Так вот, при вашей кажущейся свободе вы – раб уже более пятидесяти лет. И не чей-либо, а чего-либо. Водку в вас насильно не вливали?
– Вроде нет, – не сразу припомнил Мэн.
– Вот так вот… – подытожил Добродушный. – Вы – сам себе раб. И нечего рассуждать о генотипе и фенотипе, имманентности и трансцендентности. Вы просто оказались слабым человеком. Как, впрочем, и многие сильные люди. Но тут я уж ничего не могу поделать. Подлечить мы вас подлечим, а там… Все зависит от вас.

выбирать надо. Это давно решено. Еще когда Господь сказал Адаму: «А от этого дерева не ешь, иначе умрешь». Вот с тех пор все и мучаемся. Легко, когда нет выбора, когда все за тебя решили. Самому-то тяжело. Обязательно что-нибудь потеряешь. Все в одной ладони не помещается. А терять не хочется.
Летом потому и было все прекрасно, – продолжил он свой рассказ, – что нам не нужно было выбирать. За пределами нас двоих ничего не существовало. То есть теоретически-то все было, но по нашим ощущениям не имело никакого отношения.

… И он тут же почувствовал себя русским либералом, от всей души сочувствующим «простому человеку из народа», с охотой говорящим об этом сочувствии, но не имеющим ни возможности помочь, ни даже понимания, как это сделать.
Все русские либералы возмущаются существующей несправедливостью, и все по мере своих слабых, а иногда и не слабых сил служат этой несправедливости. И никоим образом не борются с этой несправедливостью, ибо борьба с несправедливостью для них страшнее самой несправедливости, потому что переводит их из разряда либералов в разряд революционеров, а это для либералов опаснее всего, так как при этом они сами могут пострадать от несправедливости, что их, конечно же, устроить не может. Они оправдывают себя тем, что переделать мир им никто не позволит. Но не хотят переделывать себя. Ведь это – слишком простая задача, за решение которой при кажущихся потенциальных возможностях просто стыдно браться.
Вот и слоняются они по не переделанному ими миру, не переделанные сами, купаются в этой мучительной несовершенности и ложатся спать, вполне довольные собой.

Трудящийся тактично молчал. Он не торопил Мэна, у него не появился в глазах тот жадный блеск, который наверняка бы возник у мэновых приятелей, вздумай он рассказать им о чем-нибудь подобном. Но Мэн им никогда ни о чем таком и не рассказывал. Потому что ему не нужно было знать ничьего отношения к подобным его историям. Потому что ему нужно было просто рассказать, чтобы в рассказе определить свое собственное отношение ко всему, что с ним произошло.

Мэн с алкашом говорят на разных языках, а потому с большим вниманием относятся друг к другу из естественного желания узнать для себя что-то глобально новое, в то время как единомышленники получают друг от друга только нюансы, детали, дополнения к чему-то главному, которое им хорошо известно. Когда ты голоден, нужно мясо, а не гарнир сложный к этому самому мясу.

по нескольку раз в день мучительно размышлял (иначе, как мучительно, интеллигенция размышлять не может)