Рождение «Сталкера»: попытка реконструкции

Андрей Арсеньевич не умел отдыхать, предаваясь сладостному безделью. Его постоянно снедала мыслительная работа.

«А как вы с актерами работаете? Я вот на площадке не досмотрел, и у меня нет целостного впечатления…» Тарковский удивился: «Как я работаю с актерами? А что с ними работать? Им не надо мешать и все. Если ты сам выбрал актера для этой роли, значит, он тебе подходит. Веди его, чтобы он не заигрывался, не уклонялся от сути, и все. Тогда сохраняется его индивидуальность, нет насилия над личностью актера».

Писатель становился почти безволосым, таким, каким был в реальной жизни Солоницын. Сохранилась фотография, где я с практикабля лью воду из чайника на голову Анатолию, чтобы с него стекали волосы.
Для съемок этого кадра конструкторское бюро «Мосфильма» разработало специальную систему из множества разветвленных трубок разного диаметра. Трубочки в рукавах, на спине и в полах пальто были тонкие, как капилляры. Они соединялись в трубки потолще, а ближе к позвоночнику — в магистральную стволовую трубку.

И вот мы сидим, разговариваем, уже несут нам какие-то блюда. Вдруг на меня начала валиться стена кухни, пол из мраморной крошки стал трескаться и становиться дыбом, столики, за которыми мы сидели, вместе с нами улетели к окну. Осколки кафеля и мрамора летели по сторонам, как пули. Я не знаю сам, как оказался на улице. Было темно, продолжались подземные толчки, вокруг на земле корчились люди и дико кричали «Аллах Акбар!». Столбы с электропроводкой искрили, ломались и падали.
У винного магазина с бутылкой водки в руках стоял совершенно пьяный человек и дико хохотал, глядя на расколотую, осыпавшуюся витрину и указывая пальцем на валявшиеся там бутылки с водкой, счастливый от невиданной возможности взять и выпить все, что хочешь и сколько хочешь. Такая у него возникла странная истерическая реакция. Все это сопровождалось страшным гулом, треском и новыми толчками. Конечно, было много жертв и разрушений, хотя по центральному телевидению, как всегда, сообщили, что жертв и разрушений нет.

Ведь если вы в прозаическом произведении пишете, например: «Он смутился», то в кино не будет же диктор говорить: «Вы не смотрите, что герой спокоен, на самом деле он смутился». Задача сценариста — найти такие ситуации, в которых герой показался бы зрителю смущенным…

Где, например, хранить пленку в 50-градусную жару, которая по инструкции требует четырех градусов по Цельсию? Значит, нужно ставить там большой холодильник, а скорее всего и не один. Или как уберечь в пустыне от пыли и песка оптику, кассеты с пленкой, камеру и торсионные головки штативов?

Толстой писал: «Если иногда удается забыть о людях, испытываешь какой-то экстаз свободы».
«Если бы я был один, я был бы юродивым, то есть ничем не дорожил в жизни…»
«Надо и в писании быть юродивым…»

Тарковский пытается понять, как возникает замысел — у него, у Гофмана, вообще у любого художника, и от чего этот процесс зависит. Он приходит к выводу: прежде всего от «формы и наличия души». Вот только что такое душа, почему у одного она есть, а у другого, судя по сентенции Тарковского, души не наблюдается, вопрос остается открытым.

Успех «Зеркала» меня лишний раз убедил в правильности догадки, которую я связывал с проблемой важности личного эмоционального опыта при рассказе с экрана. Может быть, кино — самое личное искусство, самое интимное. Только интимная авторская правда в кино сложится для зрителя в убедительный аргумент при восприятии

Да простят меня профессионалы-сценаристы, но, на мой взгляд, никаких вообще сценаристов не существует. Подлинный сценарий может быть создан только режиссером или же он может возникнуть в результате идеального содружества режиссера и писателя